— В месте злачне, в
месте покойне, идеже лицы святых веселятся, душу раба Твоего преставленнаго покой,
Христе, Едине Милостиве...
Наверное, он молился за
всех, кто превратился в эту ночь в дым и огонь, кто умирал с мучительным
вопросом, ответа на который ни у командования, ни у правительства нет до сих
пор...
— Покой, Спасе наш, с
праведными раба Твоего, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано,
презирая, яко Благ, прегрешения его вольная и невольная, и вся яже в ведении и
не в ведении, Человеколюбче.
Кругом крошился бетон,
ныли в стенах кирпичи, и удивительно, что именно треск автоматического оружия
придавал этому хаосу прицельную осмысленность. Страх полностью уступил место
безысходности еще в тот момент, когда Алексей увидел остатки штабной машины.
Это было не презрение к смерти, это было неприятие ее, хотя она заполняла собой
все окружающее пространство. Не тот ли это случай, о котором предупреждал
когда-то отец: сила и навыки уже бессмысленны и не нужны? Все окружающее
воспринимается как жуткий кинофильм, в котором ты всего лишь случайный зритель.
Где-то должны нажать кнопку — и все прекратится. Но нет такой руки. Тысячи рук
жмут на курки... И остается — наперекор всему — молитва.
И вдруг солдат перестал
хватать ртом воздух и начал улыбаться. И взгляд его, застывая в вечности,
хранил в себе именно эту улыбку. Солдат улыбался, офицер плакал и молился:
— Господи Иисусе Христе,
Сыне Божий, молитвами Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец
наших и всех святых помилуй и упокой души рабов Твоих в безконечныя веки, яко
Благ и Человеколюбец, аминь.
И только тогда, когда
поднялся офицер в полный рост, смерть заметила его, когда уже и сам бой начал
затихать на какое-то время, уходя в подъезды, в подвалы и подворотни, и, словно
опомнившись, смерть швырнула в него случайным, попавшим под руку осколком...
Этим осколком и
перерубило молитву изустную.
* * *
Бом! Бом! Бом!
И не колокол, но все же
звон стоял утром над деревней, когда струился вдоль по взмокшим травам
волнистый туман.
— Это что за обедня,
звонить-будить? — открыл глаза Петрович.
Сел на кровати и тут же
понял, что болезнь не отступила, а, напротив, даже усилилась. Буквально через
пару минут в комнату, где спал Петрович, забежал Василий и с порога объявил:
— Побудка. Гамлет на
работу собирает. В рельсу бьет. Через полчаса общее построение. Тоня там чай
заваривает. Будешь?
— Построение? — вскинул
брови Петрович. — Совсем тут рехнулись. У вас тут колхоз или концлагерь?
— Типа того, но
заработать можно. Не выйдешь на работу, можно дома лишиться. Дом я ему свой
должен, понял? О тебе и монахе твоем еще доложить надо... И это... ты учти...
мы Гамлета уважаем. Не потому что в долгу перед ним, а потому что он
по-человечески с нами. Доложу вот о тебе...
— Че, миграционная
служба? — еще больше удивился Петрович. — А сыновья-то у тебя где? Крестники
мои? Еще вчера хотел спросить.
— Да в городе, там работу
нашли. Слава Богу, со стакана слезли. Девки им хорошие достались, вот и держат
их в шорах...
— Между ног они их
держат, — хмуро поправил Петрович.
— Да мне без разницы,
главное, не бухают мои парни, работают. Сашка—водителем у одного бугра, Федя —
на стройке. Давай выползай, чай пить...
— Да чегой-то меня,
Вася, ломает, шибко ломает... — Петрович с трудом спустил ноги с кровати. — А
ехать надо. Как ехать?
— Ну, может, Ева чего
придумает, — пожал плечами Василий и ринулся в другую комнату.
Тоня накрывала на
веранде. Увидев Петровича, искренне обрадовалась, бросилась обнимать-целовать.
— Ой, Сереженька!
— Да уж забыл, когда
меня так звали... Все — Петрович да Петрович... А ты все такая же, Антонина,
крутить-винтить, — соврал, не моргнув глазом, Петрович.
Тоня за эти годы
высохла, под глазами образовались синяки, да и во рту зубов явно поредело. От
прежней красоты, которую помнил Петрович, остались только глаза.
— Спасибо за вранье, —
улыбнулась Антонина. — Но все равно приятно.
— Зря я тебя тогда
Ваське уступил, — улыбнулся в ответ Петрович.
— Ну, твоя-то Лида не
хуже будет. Городская... Садись, чай пей, бутерброды вот. С маслом. Васька щас
со двора придет. Почки у него... В туалет бегает всю ночь, и утром тоже...
