В семьдесят-каком это
было? Парторг экспедиции и начальник ОРСа стоят перед шеренгой водителей.
Парторг произносит душераздирающие патриотические речи, хотя они совсем не
нужны. И так все ясно: ноябрь теплый, декабрь теплый, Иртыш еле-еле встал,
толщина льда куда как ниже нормы, зимник не накатан, а экспедиции и поселку
нужны грузы. Запасы на распутицу кончаются.
— Товарищи! — рвет душу
парторг. — Мы не можем вам приказывать, но вы сами понимаете, какая сложная
ситуация! Нужны добровольцы! Как, понимаете ли, в сорок первом! Стране нужна
нефть, а значит, геологи должны работать, поселку нужна мука, а значит...
— Нужны добровольцы, —
закончил за него кто-то из водителей.
— Правильно понимаете.
Хотя бы три машины. Кто пойдет?
Первым, не задумываясь,
шагнул Петрович. Героем быть хотел? Вовсе нет. Просто знал, что умения и опыта
у него побольше, да и надоело вынужденное сидение на базе. Дорога, она ведь,
как любимая женщина — то надоест до тошноты, то так поманит, что бросаешься ей
в объятья, наматывая километры до мельтешения в глазах. И кажется, что во время
этого движения происходит что-то самое важное в жизни, будто едешь к новому ее
рубежу.
Вторым, разумеется,
потянулся из строя за другом Васька. А уж потом загалдели, зашевелились все
остальные, так что пришлось парторгу отмахиваться от добровольцев.
— В головную сяду сам! —
объявил парторг, за что честь и хвала первому коммунисту, но Петрович от такой
«радости» сник. Парторг в кабине хуже бабы на корабле.
— Мотать-катать! У меня
машина, а не мавзолей! — попытался избавиться от такого попутчика Петрович, но
парторг был настроен решительно.
— Считайте меня
коммунистом, — подмигнул отчаявшийся Петрович товарищам.
Надо отдать должное
парторгу, на льду Иртыша он вел себя храбро и грамотно. Шли, разумеется, с
открытыми дверьми, и с глупыми советами он не лез. Напротив, позволил Петровичу
проинструктировать маленькую колонну перед выездом на реку. Пересекали
одиночным порядком, шли тридцать-сорок километров в час, слушая, как под
колесами трещит «незрелый» лед, разбегаясь молниями во все стороны. Перед
передними колесами буквально катилась волна, которую ни в коем случае нельзя
было догонять.
— Ну че, колготки
мокрые? — весело спросил Петрович парторга на том берегу.
— Нормально, Петрович, —
не обиделся тот.
После этого рейса Лида
встретила мужа баней, пирогами и теплыми объятиями. Но, «выполнив супружеский
долг», начала отчитывать:
— Тебе чего — больше
всех надо? Я что ли в одиночку должна детей тянуть? Я их и так одна тяну, пока
ты по всему Союзу мотаешься.
— Так не пацанов же на
лед пускать! — несмело «отстреливался» Петрович, потому как за Лидой и так
закрепилось звание терпеливой жены. Парторг же инициировал вручение грамот и
ценных подарков водителям.
— Грамота — хорошо, —
оценил благодарность Васька, — повод выпить. А на стену повесил, и всегда есть
повод выпить.
— А без грамоты мы
безграмотные, — согласился Петрович.
Сколько еще было таких
«фронтовых» рейсов добровольцами? Не за грамоты, не за премии... Но помнилось
уже другое... Посвежее... Поближе... В девяносто втором, вроде бы, когда
северные зарплаты превратились в фикцию, а то и вообще не выплачивались,
уговаривал начальник АТП водителей делать рейсы в долг. Но сколько их уже было
сделано? Давить на мораль было бессмысленно, этот ресурс не только растратили,
но и сами же высмеяли. Потому сыпали бесконечными обещаниями. Да не верил
никто. «Зарплату давай — поедем». И Петрович молчал вместе со всеми, поплевывая
под ноги, а Васька к тому времени уже остался на трассе — у своей любимой
Антонины. Наступали другие времена, основной смысл которых: успеть хапнуть, ухватить
чего-нибудь, «прихватизировать». А чего ухватишь, если ничего, кроме «баранки»,
в руках не держал?
* * *
В разоренных храмах душе
тревожно. Мечется она сквозняком меж разбитыми окнами, взмывает к зияющему
пролому в куполе, вздрагивает у обезображенных фресок...
Битый кирпич и штукатурка
под ногами, стены испещрены посланиями да именами тех, кто так нелепо и
богохульно пытался себя увековечить. Вдоль стен поломанные скамейки да связки
стульев, какие ставят в клубах и кинотеатрах. Обрывки афиш и окурки, будто
останавливалась здесь на перекур целая армия. Покурила, поплевала во все
стороны и двинулась дальше в светлое цивилизованное будущее...
