— Врешь ты все, Афоня, — наконец сказала она. — Но я тебе благодарна и за эту ложь… Главное — живой ты. Живой и здоровый. Ты ведь ходишь почти нормально. Как ты это сделал? Ты действительно лечился у колдуна?
Я вспомнил Лома, его кастрюлю и утвердительно кивнул.
— Вот и хорошо… А что нам теперь делать?
— Да ничего, мама. Будем жить дальше. Теперь все будет хорошо… Только вот…
— Опять уедешь?
— Да. И надолго. Месяца на три, как минимум. Поеду в Сибирь. Дела там у меня. Да и лечение свое продолжу.
— А как же этот старик с Кавказа?
— А что? У нас и в Сибири всякие ведуны есть! Знаю я одного, с вещей птицей на плече ходит. У него и лечиться буду.
Так я, в общем-то, и сделал. Утром я залег спать, а мама ушла на работу. Продрых часов до двух. Взял у родителей пустую сумку, засунул в нее пару купальных халатов, чтобы бока раздулись, и вызвал такси. К себе домой я приехал вполне официально. Принял душ, побрился, переоделся. Позвонил по городскому телефону Петровичу, получил от него втык за задержку с увольнением, и клятвенно пообещал, что сейчас же бегу в кадры. Позвонил кадровикам, спросил какие документы брать. Взял пару бутылок коньяка и направился в Управление. Там покалякал с подполковником, направившим меня на хуторок. Рассказал, как чудесно там провел лето, поблагодарил его за заботу и вручил бутылку коньяка. Потом прошла процедура увольнения, в результате которой я стал немного богаче. Заскочил к ребятам, пообщались. Пить было еще рано, и коньяк я оставил им на вечер. Они завистливо повздыхали на мою безграничную пенсионерскую свободу и обещали дружно тяпнуть за мое здоровье.
Пробежался по магазинам, прикупил всякого нужного мне на Урале барахла. Сходил на рынок, накупил всяких фруктов. Угощу ребят, они, поди, таких и не видели. В общем — пришлось покрутиться. Вечером нанес визит Петровичу, посидели вдвоем, поговорили. Потом забежал к маме — вернуть халаты и спросить про отца. А он только что вернулся. Был очень доволен поездкой, все порывался мне рассказать о чем-то очень интересном. Но я его прервал и высыпал свои новости. Мама, готовившая на кухне, приказала нам расположиться около нее и еще раз прослушала версию событий. Должным образом скорректированную и краткую. Отец сильно расстроился и замолчал. Наконец, он спросил про деда. Я сказал, что дед лежит в ведомственной поликлинике, и с ним все будет хорошо. Уф-ф, еле отбился я от родителей! Благо что можно о чем хочешь умалчивать, списывая все заморочки на секретность. Потом отец немного отошел, выставил холодную бутылку, и мы выпили за воссоединение семьи и за здоровье деда. Я сказал, чтобы они его не искали, что я скоро его привезу сам. А еще через день я отбыл к Лому. Теперь была моя очередь лезть в кастрюлю. Таких устройств в медблоке было несколько.
После очередного замачивания в круто сваренном борще, меня встретил Лом. Как оказалось, все лечебные процедуры с дедом были закончены. Эта медкамера… реаниматор, что ли… не знаю, как ее толком назвать, уже не гудела, а спокойно помаргивала зелеными огоньками. Лом сказал, что дед здоров. Можно его забирать. Я даже перекусить не успел, а сразу же метнулся к нему на дачу. Там было все спокойно, все нормально. Я разобрал деду кровать, приготовил пижаму, позвонил отцу, чтобы он ехал на дачу, а сам кинулся назад.
Лом поиграл пальцами на пульте реаниматора, и крышка неспешно поднялась. Я ахнул, а Лом изумленно поднял брови. Дед помолодел лет на десять-пятнадцать! Да что там! Он выглядел просто замечательно! Лом вытянул из борта камеры шланг душа, и я приступил к санобработке деда. Новый маленький шрам был практически не заметен. Закутав спящего деда в огромное полотенце, я понес его к шарику.
— Вот, уложишь его, а потом прижмешь это к шее… — Лом протянул мне штукенцию, похожую на магнитный ключ к двери подъезда. — Минут через двадцать он проснется. Первые два дня с едой не усердствуйте. Пусть ест часто, но маленькими порциями, ясно? Остальное все хорошо! Он здоров настолько, насколько может быть здоров мужчина лет пятидесяти. Диагност практически его всего почистил и исправил.
