Кстати, кинокадры одного из лиепайских расстрелов сохранились и теперь бессчетно тиражируются во всем мире в фильмах о холокосте. И не только: во многих книгах, в документальном кино они стали одним из самых страшных примеров ужасов, которые творили фашисты и их приспешники из числа местных коллаборационистов в годы Второй мировой войны! Кстати, в Лиепае ходили слухи, что немцы специально снимали эту казнь, производимую латышскими добровольцами, чтобы те остались на вечном у них крючке.
Местный гебитскомиссар Альнор беспрерывно посылал стрелкам спиртное: офицерам — коньяк и ром, а рядовому составу — самогон и водку. Закуски на место казни также подвозилось вдоволь. Обратно машины уходили, доверху загруженные одеждой убитых.
Будет уместно заметить, что заработная плата холостого полицейского составляла 2,40 рейхсмарки в день, женатого — 3,40, унтеры получали соответственно 3 и 4 марки.
Расстрелы продолжались всю зиму.
Из отчетов: «Расстреляно 6 коммунистов, 38 евреев и 173 цыгана… За попытку побега из лагеря военнопленных расстреляно 57 человек…»
В феврале 1942 года в шкедских дюнах нашли смерть еще около ста пятидесяти евреев. Еврейский вопрос в Лиепае был полностью решен! После каждой казни полицейские привозили русских пленных, которые зарывали ямы. По окончании работ их тоже расстреливали.
18 марта 1942 года 21-й полицейский батальон стоял в парадном строю напротив церкви Святой Анны. На площади перед ними — командир сил СС и полиции в Латвии бригадефюрер СС Шредер, а также руководители лиепайского самоуправления — окружной голова Мурниекс, городской голова Блаус, начальник городской полиции Хейсс, председатель окружного суда Берзиньш.
Звучали торжественные слова прощания, напыщенные речи городских вождей, повод, надо сказать, нешуточный: 21-й батальон введен в состав специальной боевой группы, недавно сформированной самим обергруппенфюрером СС Еккельном. И в ее составе отправляется под Ленинград.
Торжественное богослужение в церкви Святой Анны началось песнопением. Из рук святых отцов Валтера, Силениека и Лиепы полицейские получили святое причастие, потом со слезами на гхазах спели «Боже, храни Латвию!». И отправились к далекому русскому заснеженному городу. Обо всем этом с восторгом поведала газета «Курземес вардс».
Адъютант немецкого окружного комиссара Дитриха был гораздо лаконичнее: «21-й полицейский батальон. Офицеры Якоб и Коваль, бухгалтер Трейтель (сначала названы, естественно, немецкие офицеры и немецкий бухгалтер, а уж потом… — Примеч. авт.), оберст-лейтенант Рутулис, 17 офицеров, 62 унтер-офицера, 377 рядовых, 32 коня, 4 кухни 30 марта 1942 года выехали в Красное Село».
Батальон по пути на фронт проинспектировал сам Еккельн и удостоил его похвалы.
Вскоре на страницах «Курземес вардс» появилась новая рубрика — «Письма с фронта».
«…Петербург отсюда можно видеть невооруженным глазом. Вчера мы видели налет многих самолетов на Петербург. Неизгладимое впечатление от героического немецкого воздушного флота…»
Но дела на фронте шли туго. Одно дело — расстреливать голых безоружных детишек и старух и совсем другое — штурмовать позиции упорно обороняющихся русских, пробиваясь сквозь стену огня. Рассмотреть Ленинград поближе не удалось, очень многим вообще больше ничего рассматривать не привелось. Вместо железных добыли они в боях деревянные кресты. Особенно сильно потрепали латышских полицаев под Красным Селом в июле 1942 года. Рутулис оказался совершенно бездарным командиром, и ему пришлось передать батальон Кандису, кстати, как и Цукурс, бывшему латвийскому авиатору. Но и тому Железный крест не достался. После ранения он лечился в Елгаве, где его по пьянке застрелили немецкие офицеры.
В 1943 году остатки 21-го полицейского батальона, как и другие латышские полицейские части, вошли в состав латышского эсэсовского легиона.
