— Премного тебе благодарен, Хойт. Деньги верну завтра.
— Отправь по почте, хорошо?
— Как скажешь.
Дверь закрылась, но я подождал с минуту, чтобы убедиться, что она не откроется вновь. Вернулся в холл, через дверь с надписью «Выход» попал на лестницу, поднялся на два этажа к двинулся к семьсот двенадцатой квартире.
Достал ключи, которые вынул из руки Луизы Эймс, вставил ключи в замочные скважины. Цепочка меня не беспокоила: в левом кармане брюк лежали ножницы для резки металла.
Повернув ключи, я толкнул дверь. Она приоткрылась.
Цепочки, похоже, не было, так что я распахнул ее пошире и вошел в прихожую. На маленьком столике горел ночник. Я бесшумно закрыл дверь.
На мне были туфли с толстой каучуковой подошвой, но я пересек прихожую на цыпочках. На пороге гостиной остановился, прислушался, дыша через рот. Так дышат все профессиональные квартирные воры. Где-то я об этом прочитал. Или услышал по ти-ви. Глядя на телеэкран, можно научиться многим способам нечестного добывания денег.
Я вслушивался в тишину больше минуты, но ничего не услышал. Достал из кармана маленький фонарь, купленный одновременно со скотчем. Ножницы для резки металла я занял у моего соседа, того самого, что знал, как звучит выстрел из обреза. Я здраво рассудил, что у человека, который это знает, должны быть ножницы для резки металла. Логика меня не подвела.
Освещая путь фонариком, дабы не наткнуться на мебель, я добрался до двери в дальнем конце гостиной, около рояля. Открыл ее, обвел лучом комнату. Я не ошибся и с дверью: она привела меня, как я и рассчитывал, в библиотеку или кабинет.
Я переступил порог, оставив дверь в гостиную открытой.
Я знал, что искать. Знал, потому что Конни Майзель была очень искусной лгуньей. И, как все искусные лгуны, она разбавляла ложь изрядной долей правды. В этом случае и заведомо ложная информация казалось абсолютно правдивой. В одном ей не повезло: в моем лице она столкнулась с человеком, обладающим уникальной памятью. Если б она не упомянула Лос-Анджелесского телефона, я бы не побывал в баре Стэйси. Если бы не сказала, что мать прислала Библию, я бы не явился за ней в квартиру сенатора.
А пришел я именно за ней. Библией. Я предполагал, что ее и нашел Джонас Джонс. Но полной уверенности у меня не было. Двигало мною наитие, наитие историка. Я обвел комнату лучом фонаря. Большой письменный стол, большой глобус, кресла, стеллажи с книгами. Где еще прятать Библию, как не на книжных стеллажах? Я попытался поставить себя на место Конни Майзель. Попытался бы я спрятать Библию? С одной стороны да, попытался бы, с другой — нет. Я решил, что не смогу представить себя на ее месте. Да и вряд ли кто смог бы.
Я навел фонарик на стеллажи. Книги стояли, как новенькие, похоже, никто их и не раскрывал. На самой верхней полке, среди двух романов, которые я давно собирался прочесть, стояла нужная мне книга. Библия. В десять или одиннадцать дюймов высотой, в два с половиной или три дюйма шириной. В черном кожаном переплете с выбитой золотыми буквами по торцу надписью: «Святая Библия». Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы достать ее. Я все еще не знал, что я найду в Библии. Может, истинную историю семьи Конни Майзель. Я снял Библию с полки и направился к столу.
Положил Библию на стол и, держа фонарик в правой руке, раскрыл. Увидел, что Библия пустая, не Библия, а, по существу, шкатулка в форме Библии, в которой лежали револьвер и газетная вырезка. Я уже начал читать вырезку, когда услышал звук. Звук закрывающейся двери. Я понял, входной двери квартиры. Потом до меня донесся женский голос. Приглушенный, но я его узнал. Так могла говорить только Конни Майзель. Она не только говорила, но и смеялась.
Послышался и мужской голос, скорее, шепот.
— Неужели ты не можешь подождать? — спросила она.
Вновь рассмеялась, едва слышно. Все стихло, затем кто-то вздохнул, опять заговорила она:
— Сюда, дорогой. К дивану.
Ответных слов мужчины я не разобрал. Послышалось шуршание одежды, вздохи и мужчина внятно произнес:
— О, черт побери, как же мне хорошо.
Меня это несколько удивило, потому что принадлежал голос лейтенанту Дэвиду Синкфилду.
