Дэйн еще не наговорился. Я подошел к Джонасу Джонсу, оглядел его тело. Гримаса боли не исчезла. Пальцы его ничего не сжимали, поэтому я снова пересчитал пулевые отверстия. Их так и осталось два.
Артур Дэйн положил трубку и повернулся ко мне.
— Я говорил с шерифом. Его помощник уже едет сюда.
— Почему вы сказали про самоубийство? Он что, стрелял в себя дважды?
Дэйн пожал плечами.
— Одной пули ему не хватило. Обычное дело. Я как-то прочел про одну женщину. Она приехала в похоронное бюро, припарковала автомобиль, вошла, заранее оплатила свои похороны, вернулась к автомобилю, села за руль и выстрелила в себя пять раз. Она до сих пор жива.
— Вы его знали?
— Кого? Джонса?
— Да.
— Мы встречались.
— Вы когда-нибудь говорили с ним?
— Нет.
— Его наняли, чтобы трахать хозяйку, и ему нравилось то, что он видел в зеркале, когда вставал перед ним. Скорее всего, он страстно любил себя, как большинство таких, как он. Разумеется, он мог убить Луизу Эймс. Но в этом случае он уже был бы далеко-далеко, а не лежал на ковре в луже крови.
Дэйн опять пожал плечами.
— Вы можете рассказать об этом помощнику шерифа. Они обожают версии любителей.
— А вы с ней не согласны?
— Я предпочитаю судить о случившемся по тому, что вижу. А вижу я ссору, которая началась в постели после полудня. Может, и в полдень. Я вижу наполовину опустевший графин с виски. Я вижу мертвую женщину с двумя пулями в груди и в трусиках. То ли они начали ссориться, уже потрахавшись, то ли только подходили к этому, а может, она делала ему минет. Эксперты все определят. Я вижу мужчину, лежащего на полу с револьвером в трех с половиной дюймах от его руки. Скорее всего, на рукоятке найдут отпечатки его пальцев. Смущает, конечно, то, что он дважды выстрелил в себя, но от самоубийц можно ждать чего угодно, на то они и самоубийцы. Одно я знаю наверняка. Шериф округа Толбот не станет заниматься психоанализом этого симпатичного парня. Для шерифа покойник есть покойник, и, если у него будет возможность квалифицировать это происшествие как убийство и самоубийство, он ее не упустит.
— Вы действительно думаете, что это убийство и самоубийство?
— Я это вижу. Но они проведут все необходимые экспертизы. Определят угол, под которым пули вошли в тело, проверят отпечатки пальцев, чтобы знать нажимал он на спусковой крючок указательным или большим пальцем. Поищут следы пороха, дабы определить, с какого расстояния производился выстрел. Выяснят, сколько они выпили спиртного. Если много, то у шерифа появится лишний повод побыстрее закрыть это дело.
— Разумеется, для моей версии двойного убийства есть веские основания.
— Это точно. Кто-то хотел, чтобы она не сказала нам того, что собиралась сказать.
— Их могла убить Конни Майзель.
— У нее достаточно надежное алиби.
— Какое?
— Она была со мной.
— Действительно, надежное.
— Вы забываете еще одного человека, у которого был мотив для убийства.
— Не забываю. Я как раз хотел упомянуть о нем.
— О сенаторе, не так ли?
— Совершенно верно. Если он пожертвовать всем, даже жизнью дочери, чтобы скрыть свое прошлое, он пойдет до конца. Допустим, его жена выяснила, что он натворил.
— Как? — спросил Дэйн.
— Господи, да откуда мне знать, как и что она выяснила, но предположим, что это произошло. Может, она позвонила своему бывшему мужу и дала понять, что собирается обо всем рассказать. Он садится в свой «олдсмобил», едет сюда, застает их обоих в постели, убивает, а потом оправдывается приступом ревности.
— Да перестаньте, Лукас.
Я пожал плечами.
— Это одна из версий. Вы, как я понимаю, настаиваете на убийстве и самоубийстве.
— Естественно. Кстати, раз уж вы перевели разговор на сенатора, у него и впрямь был хороший мотив для убийства.
— Какой же?
— Восемнадцать миллионов долларов. После смерти дочери сенатор стал единственным наследником своей жены.
