Фоуб Мэйс хотела, чтобы я дождался Фредди, ее дружка, который мог с минуты на минуту вернуться после летного урока, но я сказал, что у меня назначена встреча, которую я не могу отменить.
— Если найдете его, передайте ему привет, хорошо? — попросила она.
— Билли Майзелю?
— Вот-вот. Билли.
— Хотите, чтобы я предложил ему заглянуть к вам, если мы встретимся?
Она задумалась.
— Ему уже под пятьдесят?
— Похоже на то.
Она покачала головой.
— Наверное, он уже лысый. И толстый.
— Возможно, и нет.
— Передайте ему привет. И все. Только привет.
— Фоуб передает вам привет.
Она улыбнулась, как мне показалось, грустно.
— Совершенно верно. Фоуб передает привет.
Я спустился вниз и уже садился в машину, когда к зданию подкатил внедорожник фирмы «фольксваген», с разрисованным парусиновым верхом и большими задними колесами. Из него выскочил костлявый старичок в потрепанных шортах и красной рубашке с короткими рукавами, загорелый, с седыми усиками и забранными сзади в хвост седыми же волосами. Широким шагом он направился к подъезду.
— Добрый день, Фред, — поздоровался я, когда он проходил мимо. — Как дела?
Он остановился, ослепил меня белозубой улыбкой.
— Все отлично, сынок. Я вас знаю?
— Думаю, у нас есть общие знакомые.
— Фоуб?
Я кивнул.
— Есть на что посмотреть, не правда ли, — он подмигнул мне.
— Потрясающая женщина, — согласился я.
Он опять улыбнулся, еще раз подмигнул и взбежал по лестнице.
До Голливуд-Фриуэй я добрался быстро, лишь пару раз повернув не в ту сторону, и покатил к центру города. Заехал на автостоянку рядом с Бродвеем и положил бутылку с остатками виски в бардачок. Служитель это заметил и покачал головой.
— Законом это запрещено.
— У меня простуда, — ответил я.
— Господи, это ужасно. У меня тоже.
— Так примите лекарство.
— Вы шутите?
— Отнюдь. Только не помни́те машине крылья. Она взята напрокат.
— Спасибо, приятель. От глоточка я не откажусь.
— Чтобы вылечить простуду.
— Вот-вот. Только поэтому.
Я взял у него квитанцию и пошел к Новому департаменту регистраций Лос-Анджелеса, уже как пять лет переехавшему в Гражданский центр, располагающийся в доме двести двадцать семь по Северному Бродвею.
По справочному указателю в вестибюле я определил, что мне нужна комната десять. Находилась она на первом этаже, и в ней, за длинной конторкой, я нашел изящную блондинку, которой, судя по всему, очень нравилась работа в государственном учреждении. Она, несомненно, гордилась тем, что досконально разбирается в порученном ей деле. Занималась она свидетельствами о рождении.
После того, как я объяснил, кто я, откуда и от кого, она улыбнулась.
— Знаете, я читаю его колонку.
— Это хорошо.
— Он всегда на кого-то сердится. Это так?
— Обычно, да.
— Я бы сошла с ума, если бы постоянно сердилась.
— Я тоже.
— Чем я могу вам помочь?
— Я бы хотел взглянуть на свидетельство о рождении одной девушки, Конни Майзель. А может, Констанс. Майзель я продиктую вам по буквам.[9]
— Она родилась в Лос-Анджелесе? — спросила блондинка, записав под мою диктовку фамилию Конни.
— Да.
— Вы знаете, когда? Это ускорит дело.
— Двадцать первого мая одна тысяча сорок шестого года.
— Одну минуту.
На поиски ушло три минуты. Она вернулась с бланком, размером с конверт.
— Свидетельства о рождении на руки не выдаются. Я не могу снять для вас копию. Но готова сказать все, что в нем записано.
— Отлично. Ее полное имя?
Блондинка посмотрела на бланк.
— Констанс Джин Майзель.
— Отец?
— Френсис эн-в-и Майзель.
— Эн-в-и означает «нет второго имени»?
— Да.
— Чем он занимался?
— Это пункт тринадцать. Музыкант.
— Чем занималась ее мать?
— Пункт восемь. Официантка.
— Что еще записано в свидетельстве?
— В нем двадцать семь пунктов. Место жительства, дата рождения матери, раса отца, место жительства отца, девичья фамилия матери, названия больницы, адрес, число детей, рожденных матерью…
