— Что мы пьем? — спросил Олтигби.
— Шотландское с водой.
— Отлично.
Олтигби подождал, пока официант поставит перед нами полные бокалы, а затем поднял с пола «дипломат», который принес с собой, и положил на свободный стул. Я даже не взглянул на «дипломат».
Мы поприветствовали друг друга поднятыми бокалами, отпили по глотку.
— Как вы познакомились с дочерью сенатора? — спросил я.
— Каролин? Встретил ее на какой-то вечеринке. Я остановился у людей, которые много сделали ради освобождения Биафры. Вы помните Биафру, не так ли?
— Кажется, ее снова называют Восточной Нигерией.
— Да, конечно. Так вот, Каролин активно участвовала в студенческом движении, поддерживающем Биафру, эти люди пригласили ее и мы встретились.
— И начали встречаться?
— Наши отношения переросли в нечто большее.
— Хорошо, — вздохнул я. — Поселились вместе.
Олтигби кивнул.
— На нее произвел впечатление тот факт, что я непосредственно участвовал в борьбе Биафры за независимость.
— А вы участвовали?
— Конечно. Видите ли, я — ибо.[5] Во всяком случае, наполовину ибо. А все ибо очень умные люди.
— Это мне известно.
— Разумеется, в боевых действиях я участвовал недолго. Пока им хватало денег, чтобы оплатить мои услуги. Но платили они отменно.
— Сколько, если не секрет?
— Тысячу в неделю. Разумеется, долларов.
— И за что они платили?
Олтигби усмехнулся.
— Они оплачивали боевые навыки бывшего первого лейтенанта восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии. Именно в этой должности я прослужил с шестьдесят третьего по шестьдесят пятый. И, слава Богу, успел демобилизоваться до Вьетнама.
— А что вы делали, покинув армию?
Олтигби улыбнулся во все тридцать два зуба.
— Меня содержали женщины. Я недурен собой, знаете ли.
— Это я вижу.
— Действительно, ветерану биафрской кампании поначалу жилось очень неплохо. Люди постоянно приглашали меня пожить у них, как в Штатах, так и в Англии. Наверное, точно так же в свое время относились к ветеранам Гражданской войны в Испании. Я стал профессиональным гостем. Так продолжалось до тех пор, пока война в Биафре не забылась, и хозяева не начали мучительно задумываться, а как, собственно, я оказался у них в гостях.
— То есть халява подходила к концу?
Он кивнул.
— Именно так. И встреча с Каролин пришлась как нельзя кстати. Я переехал к ней шесть месяцев тому назад. Ей было на что содержать меня, так что это время мы провели очень весело.
— И каковы теперь ваши планы?
— Я думаю, что отбуду в Лондон. У меня там друзья.
— Вы родились в Лос-Анджелесе, не так ли?
— Мой отец учился в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. В тридцать девятом году студентов из Нигерии можно было пересчитать по пальцам. Я родился в сорок четвертом. Свою мать я ни разу не видел.
— Она умерла?
— Вы спрашиваете, умерла ли она при родах?
— Да.
— Нет, она была стриптизеркой. Мне так сказали. Видите ли, я внебрачный сын. Но, тем не менее, американец.
— Но воспитывались вы в Англии.
— О, да. Отец увез меня туда, как только закончилась война. Я учился там в школе. Не частной, а государственной. Вы понимаете?
— Да, конечно.
— В восемнадцать лет я получил американское гражданство. Можно было подождать до двадцати одного года, но я решил, что самый простой путь — пойти в армию. В посольстве меня приняли с распростертыми объятьями.
— А теперь вы возвращаетесь. В Лондон.
Олтигби допил виски.
— При условии, что получу подъемные.
— Пять тысяч долларов.
— Вот-вот.
— Ладно. Так что вы хотите продать?
Олтигби оглядел бар. Несколько человек сидели за стойкой и никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Он открыл дипломат и достал маленький переносной магнитофон. Вставил штекер, наушник протянул мне. Я прижал его к уху.
— Это лишь малая часть, старина, и, уверяю вас, товар классный и стоит каждого цента из этих пяти тысяч долларов. Короче, будь у меня… — он осекся. — Слушайте.
Олтигби нажал кнопку, наступила тишина, потом зазвонил телефон. Я услышал не сам звонок, а звук, что раздается в трубке, когда кому-то звонишь. Звук этот повторился четыре раза, а затем мужской голос произнес: «Слушаю». Голос показался мне знакомым. Не удивительно: он принадлежал мне.
