— Конни Майзель?
Она кивнула.
— Да. Он просто позвонил мне и сказал, что Кьюку нужен секретарь и я перехожу к нему. Я, спросила, почему, а он ответил: так надо. Я сказала, что это несправедливо, и получила ответ, что я могу уволиться, если полагаю, что со мной обходятся несправедливо. Я не уволилась. Работала у Кьюка, пока он не подал в отставку.
— А где вы работаете теперь?
— В министерстве сельского хозяйства. Когда работаю. Они меня уволят, если я не начну появляться на работе.
— А его жена?
— Луиза? Она-то тут причем?
— Она знала о ваших отношениях?
Вновь Глория пожала плечами.
— Теперь, я полагаю, знает. Она была на похоронах. Она видела, какую я сваляла дурочку. Но тогда она ничего не знала. Полагаю, даже не подозревала о нашей связи. Он же со мной нигде не бывал. Только в постели. Меня он использовал для одного: прийти, покувыркаться под одеялом и поесть воздушной кукурузы. Потом он ехал домой. Знаете, как он меня называл?
— Как?
— Мое маленькое прибежище. Любовниц обычно так не называют, не так ли?
— Не знаю. Может, он был другого мнения.
Глория отхлебнула виски.
— Нет, ласковые имена не для него, как и другие проявления любви. Может, с этой сучкой Майзель он менялся, но не со мной. Я думаю, за пять с половиной лет он раза два сказал мне «дорогая». И все. Только тискал меня. Впрочем, мне ничего более и не требовалось.
Не грусти, девочка, подумал я, другим также ничего другого не требуются, даже если они этого и не знают. Ты-то, по крайней мере, знала.
— А каким он стал после встречи с Конни Майзель?
— Что значит, каким?
— Изменился ли он? Стал по-другому говорить? Начал пить?
Глория покачала головой.
— Стал более спокойным. Собственно, видела я его только на работе. Он начал иначе одеваться. Раньше предпочитал консервативные костюмы, а тут купил себе новый гардероб. Яркие галстуки, широкие лацканы пиджаков. Вы понимаете.
— Что еще?
— От встречи с ней до его отставки, вызванной публикацией Сайза, прошел всего месяц. С самого начала он всюду появлялся с ней. Не прятал ее от чужих взглядов, как меня. Бывал с ней повсюду: в ресторане Пола Янга, в «Монокле», у «Камилла». Иногда он просил меня заказать им столик. Словно старался выставить ее напоказ, чтобы ему все завидовали.
— Вы видели его в компании полковника Баггера или человека по фамилии Каттер?
— Каттер и Баггер, — повторила она. — Они-то и навлекли на него неприятности. Я видела их один раз. В субботу. Меня попросили взять его билет в «Юнайтед», а потом обменять чек на наличные в винном магазине на Пенсильвания-авеню. Поэтому мне пришлось работать в ту субботу.
— На какую сумму был чек?
Еще глоток виски, и ее бокал практически опустел.
— Не помню. Долларов на сто. На такси и чаевые.
— Как вы заплатили за авиабилет?
— По кредитной карточке. На работе у нас специальные бланки. Он их подписывает, я несу в авиакомпанию, и деньги автоматически снимаются с его счета.
— Значит, он не забыл билет дома?
— Я сама дала ему билет. С чего вы об этом спрашиваете?
— Не знаю. Глупый какой-то вопрос.
— Вы собираетесь написать о… о нем и обо мне?
— Думаю, что нет.
— Честно говоря, мне все равно, напишите вы или нет.
— Вы все еще любите его, не так ли?
Она не ответила. Допила виски.
— Вы ничего не записываете. Только сидите и слушаете. Вы — хороший слушатель.
— Стараюсь.
— Поверьте мне, я в этом дока. Я тоже хороший слушатель. Бывало, только и делала, что слушала его. Вот что я вам скажу.
— Что?
— Этот дурачок думал, что сможет стать президентом. Говорил мне об этом, — она помолчала. — Да нет, разговаривал он не со мной. Его основным слушателем был он сам.
— И когда он говорил об этом?
— О, давным давно. Когда мы… когда у нас все только началось.
— Когда его в первый раз избрали сенатором?
— Сразу после этого. Он все рассчитал. Намеревался использовать деньги жены. У нее миллионы, а у него приятная внешность, принадлежность к демократической партии и достаточно большой штат на Среднем Западе. Он действительно полагал, что к пятидесяти шести годам это сочетание забросит его в Белый дом. И знаете, о чем я его тогда спросила?
— О чем?
