Мулле вовсе не нравился этот разговор, который слушали десятки людей. Однако священнослужитель никак не мог сообразить, как поставить на место наглого старикашку, позволяющего себе прилюдно оскорблять его, муллу!
– Тогда объясни мне, о многомудрый мулла, освященный мудростью господа нашего: к чему тогда люди несут сюда свои дары, если они не нужны Аллаху?
– Глупец! Подношения – плата за молитву, – взъярился мулла. – Неужели ты считаешь, что я должен работать за просто так? А мое дело через молитвы доносить до господа…
– Прости меня, – перебил распалившегося муллу ходжа, – но молитвы, если честно, я пока не услышал ни одной. Однако обещания ты раздаешь очень охотно. Неужели ты берешь плату за пустые обещания?
– Нет! Я беру плату только за то, что обязательно сбудется, – глазки муллы забегали в темных провалах глазниц.
– Знаешь, хорошая у тебя работа.
– О чем ты? – еще больше насторожился мулла. Ему было совершенно невдомек, почему какой-то незнакомый старикашка столь непочтителен к его особе.
– Значит, ты хочешь сказать, – прищурил левый глаз ходжа Насреддин, – что твои обещания сбываются, так как они исходят от самого Аллаха, и тебе ведомо все сокровенное и тайное?
– Разумеется, – горделиво выпятил грудь мулла.
– Вы все слышали, что сказал великий мулла? – обернулся Насреддин, обведя взглядом притихшую толпу, собравшуюся во дворе мечети.
– Да, да, слышали, – донеслось нестройное со всех сторон.
– Да будет так! – рубанул ходжа рукой. – А теперь все расходитесь по домам.
– Но как же?.. – окончательно растерялся мулла. – Как же так? А дары?
– Я тебя не понимаю, – Насреддин уже собравшийся было покинуть двор мечети, вновь остановился, – ты же сам сказал, что то вовсе не дары, а плата за твою работу. Но где же это видано, чтобы человек платил за яйца, которые курица еще не снесла? А если и так, то пиши расписку.
– К-какую расписку? – сглотнул совершенно ошалевший мулла.
– Странный ты человек, – пожал плечами Насреддин. – Коли ты берешь плату вперед, то ты должен написать расписку. А вдруг ты не выполнишь свою работу или выполнишь ее не должным образом, тогда что?
– Что? – лупнул глазами мулла.
– Вот и я о том же, – вздохнул ходжа. – Да, за всеми этими торговыми делами я чуть не забыл тебя спросить: зачем вокруг дома нашего господа нужны крепкие высокие стены?
– Сейчас очень много воров, – ляпнул мулла первое, что пришло в голову.
– Я, кажется, понял тебя, – произнес Насреддин с очень серьезным видом. – Аллах всемогущий в своей заботе о несчастном обездоленном народе не хочет, чтобы они выбрались за этот забор. Очень мудро. Теперь я верю, что господь даровал тебе истинное знание, – и ходжа отвесил мулле поклон.
– Нет, нет, ты все неверно понял, – замахал на него руками мулла, судорожно пытаясь сообразить, что имел в виду противный и крайне нахальный старик, в котором не чувствовалось ни капли почтения к сильным мира сего. – Я хотел сказать, что высота забора указывает на близость его обладателя к великому Аллаху! Разве ты не слыхал о том?
– Глупости, – отмахнулся от пустых слов Насреддин. – Какие заборы ни громозди, а всех ближе к Аллаху только покойники. Разве не так, о мудрый мулла?
– Ха! – сказал кто-то совсем рядом с ходжой.
– Хи-хи, – донеслось с другой стороны двора, и вот уже весь народ, что присутствовал при странном споре, вовсю давился смехом. Все, кроме муллы, позеленевшего от ярости и в бессилии сжимавшего кулаки. Он впервые на своей памяти не мог подобрать слов для достойного ответа, да еще кому – паршивому, невесть откуда свалившемуся на его голову старикашке! Но пока он соображал, пыхтя от обиды, двор мечети опустел, и спорить было уже не с кем. А ведь что самое обидное, мулла даже не ведал, как старика зовут, и кто он такой…
