Вести из села Мальцево не на шутку встревожили и переполошили в районе многих: ну как же, все колхозы уже отсеялись, а в «Заветах», оказывается, даже не начинали! В переполохе родилась догадка: это враждебная выходка кулацких элементов, заручившихся круговой порукой. Разобраться, выявить, пресечь, мобилизовать сознательную часть колхозников на ударный сев — с таким поручением срочно снарядили в Мальцево наряд милиции из пяти человек.
Ехали они туда и представляли: все мужички сидят сейчас по избам или на своих огородах копаются. Кулаки заступили им дорогу в поле, с ума-разума сбивают. И уже рисовали в воображении, как будут докапываться до зачинщиков саботажа, как поднимут мужиков на ударный сев — день и ночь будут они у них сеять.
Однако в деревне никого не обнаружили, кроме малых ребятишек да стариков,— ни в избах, ни на огородах. «В поле»,— сказывали все. Сговорились, что ли? Зашли в сельсовет — никого. В правлении колхоза — ни души. Ладно, в поле поехали, в ту сторону, куда ребятишки указали: им больше веры, чем старикам.
— Ага, вон они, что-то и правда в поле делают. Может, сеют все же? — Присмотрелись: нет, не сеют, боронят.
Колхозники тоже завидели их. Завидели и встревожились: не приключилось ли чего?
Вышел к дороге гостей встретить Иван Никоновнч Коротовских, избранный колхозниками председателем. Он, недавно вернувшись с военной службы, и сегодня еще ходил в красноармейской гимнастерке, а если бы не теплынь, если бы чуть прохладой дохнуло, то и шинель непременно была бы на нем, а на голове буденовка со звездой — и то и другое лежало где-то под кустом. Всем своим видом, лихим и бравым, он как бы говорил: «Мы начали важное дело, нам и увенчать его победой». Победа виделась близко, ожидалась с первой же жатвой.
Но разговор председателя с милиционерами что-то явно затягивался и становился все громче: спорили о чем-то. Потом увидели колхозники, как Ивана словно бы в сторонку отставили, а на разговор позвали тех, кто ближе к ним работал. Если уж так, то всем пора пошабашить, все равно обед скоро.
Сошлись к котлу, у которого бабы кашеварили. Тут телеги стояли, сбруя лежала — так что есть, где присесть.
Однако супится, молчит председатель, будто слова его лишили, а лишить его слова, мужики хорошо это знали, еще никому не удавалось. Худо, значит, дело.
Тут и милиционеры к табору подошли и давай строжиться: почему да отчего? В других деревнях, в таких-то и таких, уже успешно отсеялись, а вы что ж удумали? На саботаж шагнули в связи с сопротивлением классового врага?
Говорят, а сами на Терентия Мальцева исподлобья поглядывают, будто дюже интересно им знать, что он там в телеге ищет, зачем в сумку полез.
Зашумели, засмеялись колхозники:
— Мы-то думали, случилось что. А раз не случилось, то и беспокоиться нечего, товарищи милиционеры, поезжайте делать свое дело, а мы свое знаем, отсеемся к сроку.
— Какой же срок, если другие отсеялись? — не отступали приезжие.
— А у нас свой срок, в этом деле нам другие не указ.
Тут все были хозяева, знавшие, что и как надо делать, чтобы с урожаем осенью быть. Не смутить их, не сбить с толку. И полевод Мальцев, достававший из сумки план агротехнических работ, был благодарен им за это упорство, за то, что не отступились. Не он оправдывался, а они объясняли уполномоченным, почему это делается так, а не эдак. И про влагу объяснили, и про сорняки, и что поздние посевы лучше переносят сухое лето. Он был благодарен им за крепкую эту поддержку и за понимание. Нет, не зря отдавал столько времени занятиям в кружке.
Милиционеры, выслушав лекцию по агротехнике, в план заглянули, по полю походили, земельку в охотку поборонили, а когда поборонили, то поняли, согласились, что резон тут есть, что урожай при такой подготовке будет, пожалуй, получше. Уехали.
Босиком, с сумкой через плечо, в которой рядом с планом посевных площадей лежала книга по агрономии и тут же — в тряпицу завернутая горбушка хлеба да бутылка молока, бегал по полям Терентий Мальцев, поспевая всюду: где пашут, где боронят, а где уже и сеют — везде надо поспеть. Председатель велел лошадь ему оседлать, но он отказался:
