Повисло молчание.
— Жень, — наконец, негромко сказал Ксе. — У тебя… когда-нибудь был дом?
— Был, — односложно ответил тот.
— А… родители?
Жень опустил голову ещё ниже.
— Папка.
— Был?
— Был.
— А мама?
— Она… давно умерла. Когда я родился.
— Тебя отец вырастил?
— Да.
— С ним что-то случилось?
— Он умер, — почти зло сказал Жень и добавил: — От передоза.
Ксе замолк. С пелёнок сына растил отец-одиночка — и вырастил здоровым, спортивным парнем. Трудно поверить, что такой человек мог сесть на иглу. Но, давя в груди горькую ярость, через силу сын уточняет. Зачем? Шаман хорошо различал чувства. Если бы Жень стыдился и ненавидел отца, это стало бы каким-то объяснением — но он не стыдился.
Он хотел мстить.
…Жень резко выдохнул и сказал:
— Вообще-то его убили.
— Жрецы? — уронил Ксе задумчиво, и понял, что попал в точку: не с догадкой, это было несложно, а с минутой, когда следовало догадаться.
— Да, — сказал Жень.
И содрогнулся от ненависти.
— А теперь им нужен ты?
— Да.
— Жень, — Ксе подался вперёд, ловя его взгляд. — Что это за жрецы? Что вы с папкой им сделали? Что они хотят с тобой сделать?
Жень приподнял голову, всё ещё глядя в пол. Его била крупная дрожь, лицо было бледным, с посеревшими губами, ноздри раздувались от учащённого дыхания.
— Убить, — беззвучно ответил он.
— Почему? — настаивал Ксе. — Зачем им нужно тебя убивать?
И в переносицу ему вперились неожиданно ясные глаза.
— По приколу, — с внезапной злобой выплюнул Жень.
— Что? — опешил Ксе.
— Что слышал, — подросток встал, грохотнув стулом.
— Жень, это не шутки, — шаман покачал головой.
— А я не шучу. Всё. Я сказал.
Он дошёл до дверей и вспомнил, что сказал не всё. Тряхнул русой гривой, обернулся и процедил оторопелому Ксе:
— Мне всё равно, куда идти. Поэтому я пошёл с тобой. Захочу, и уйду. Ты никто. Я тебе отчитываться не буду. Можешь хоть сдать меня, если хочешь, всё равно ты не знаешь, кому сдавать, и я успею слинять, понял? Мне плевать. И ни хрена ты меня не остановишь.
Ксе сидел на стуле и в задумчивости ковырял кухонным ножом дорогую скатерть. Под ней было лаковое дерево, ещё дороже, и ему тоже грозил ущерб. За стеной, в сандовой гостиной, разливался на все лады телевизор: озлобленный Жень смотрел MTV.
Ксе думал о жрецах, о Матьземле, о психованных подростках с не по возрасту чётким рельефом мышц, и о том, что давно пора позвонить деду Арье. Деду, деду надо было звонить сразу, как только вошли. Почему Ксе так сглупил, взялся строить из себя дознавателя, к каковой роли никогда не ощущал склонности? Особист драный. Парню если с кем и надо было поговорить, так это с подростковым психологом, из службы телефона доверия. Дед бы смог сойти за психолога, по обширности знаний, богатству жизненного опыта и природному обаянию, а не ты, стручок…
Шаман вздохнул.
Молчи, Ксе, за умного сойдёшь.
Но насколько же он неуравновешен, Жень, как его мотает из стороны в сторону, от животного ужаса к сарказму и холодной злости… и взгляд, взгляд боевой машины. Руку дать на отсечение, что истерика Матьземли как-то связана с этим, нечего и спорить, но какое должно быть промежуточное звено? Где ответ на вопрос «почему»? Кто он, что он такое, этот Жень? Чем занимался его отец? Во что превратил сына?
Ксе положил нож и встал.
Он решил извиниться. Сказать Женю, что не хотел влезать в душу, а всего лишь перестарался в желании помочь. Пообещать, что больше это не повторится — и опять слукавить, потому что мальчишке всё равно предстояло снова терпеть расспросы, только занимался бы ими уже не Ксе…
Плазменная панель Санда распахивалась во всю роскошную ширь, в ней танцевали лощёные африканцы, в выверенной акустике комнаты упруго стоял звук, а Жень спал.
Он, конечно, не собирался спать. Просто замёрз, полуголый, и завернулся в плед. Устроился поудобнее, и от сытости и усталости сморило.
Ксе улыбнулся.
А потом пошёл в коридор и вытащил из груды жениного пуховика боевой нож.
В сумке лежал ещё складной с вылетающим лезвием, его он трогать не стал, и должен был быть третий, с которым Жень не пожелал расстаться.
«Да, Мать… — с косой ухмылкой подумал шаман. — Язви тебя через Семипалатинск…» До него с большим опозданием дошло, что одна из игрушек Женя вполне могла оказаться у него в животе. Если бы парень был не настолько измотан, если бы Матьземля не ходила ходуном у него под ногами, если бы он не принял Ксе за жреца…
