— Где ты видела, Маргарита?
— А вот на картинках в твоих книжках!
— Где же это? Что ты с ума сходишь!
— А вот, а вот!
Харита с торжеством развернула книжку и показала губошлепого негра с кольцом на губах и в носу. Тетя Варя всплеснула руками.
— Рита, это же негры!
— И у индейцев тоже, тетя Варя!
— Ведь это дикие люди, Маргарита!
Харита задумывалась и глядела, как гневно качаются серьги в ушах тетки.
— А ты не дикая, тетя Варя?
— Маргарита! Кончишь ты свои глупые вопросы когда-нибудь?
— Зачем же ты в ушах носишь!
— То в ушах, то на губах! Серьги носить принято!
— А на губах не принято! — с сожалением закончила Харита, — и в носу тоже! — наставительно добавила она и, подумав, спросила:
— А это не все равно, тетя Варя?
— Не все равно!
— Почему?
Тетка пожала плечами. Харита заметила серьезно:
— Если бы у меня было много таких штучек, я бы их везде, везде понавешала!
Тетка неожиданно заинтересовалась идеей племянницы. Она укоризненно посмотрела на нее:
— Так бы с кольцами на губах и есть стала? А сморкаться как бы стала?
— Ты же терпишь? И я вытерпела бы!
— Зачем?
— А ты зачем?
Тетка раздраженно отвернулась.
— Ну вот, вырастешь, тогда и навешаешь на себя, что хочешь.
Харита свистнула по-Алешкиному, в знак изумления.
— Не до того, матушка, будет! Это пока у тебя я харчусь, так всякая глупость подходяща. А там, как в работу впрягусь, детей нарожаю…
— Маргарита!
Тетка взвизгнула истерически. Харита оборвала на полуслове и виновато посмотрела на тетку.
— Я, тетя, ничего не сказала!
— Не смей никогда, — с каменным величием встала тетя Варя, — ни думать, ни говорить о детях, ты еще слишком мала! А этого слова — чтобы я никогда больше не слышала, иначе…
— Не буду, не буду, тетя! — перебила Харита, чувствуя, чем будет грозить сейчас тетка, — не буду!
— Смотри!
Тетя Варя помолчала и потом снисходительно возобновила разговор, жалея притихшую девочку:
— А впрягаться в работу тебе не придется, ты, слава богу, дочь состоятельных родителей! Ты можешь учиться рисованию, музыке, шитью… Но уж стучать на машинке или что-нибудь в этом роде тебе не придется — будь покойна!
— А кто меня кормить задарма будет?
— На твой век хватит! Я, слава богу, всю свою жизнь прожила, за кусок хлеба ничего не делала!
Харита с восторгом поглядела на тетку:
— И так всю жизнь лодырничаешь?
Тетка зажала уши.
— Маргарита! Ты не поедешь в Москву, пока не научишься говорить со мной!
* * *
Наконец, тете Варе показалось, что племянницу уже можно показать отцу. Из Москвы приходили коротенькие телеграммы, печатные их буковки легко читала Харита. В телеграммах слова были непонятные, разбираться в них было трудно, и она начинала верить, что отец ее нашелся:
— Деревенские у нас всегда такими буквами писали. А учители не велят, — говорила она, — а так легче!
В телеграммах же стояло.
«Сообщайте здоровье. Приезжайте первой возможности. Жду нетерпением. Вишневский».
Харита начинала чувствовать свое превосходство над отцом: она перестала писать печатными буквами, научилась писать, как все.
Впрочем, она научилась многому и кроме этого, — научилась держать за столом руки, есть с трех тарелок, меняя одну за другой, брать хлеб вилкой, мыть перед едой руки, чистить каждое утро и вечер зубы, застегивать на пуговицы башмаки, носить шляпу и прятать голову под зонтик от солнца.
Все это она выносила терпеливо, без ропота. На каждое замечание вслух она говорила кротко:
— Хорошо, тетя!
Про себя же не забывала всегда прибавить:
«Только в Москву отвезите!»
Телеграммы приходили все чаще и чаще. В последней было сказано решительно:
«Выезжайте немедленно. Сообщите отъезд. Буду встречать. Не могу выехать срочных дел. Берегите девочку. Беспокоюсь вашим откладыванием приезда. Отвечайте».
Тетя Варя долго вздыхала, но решительно сказала:
— Надо ехать!
Харита взвизгнула от восторга. Она помогала тетке тискать в чемоданы множество вещей, собственные же ее сборы заключались только в том, что она сунула в чулок хранившиеся в Алешкином сапоге деньги. Ни сапог этих, ни Алешкиной куртки, как она ни просила, ей надеть не позволили.
— Почему? — спросила она.
— Ты не галашка, а дочь богатых родителей!
