— Много их там?
— Кого?
— Людей-то?
— Немного!
— И на всех качают?
— Глупая, чай, машины качают, а они только посматривают!
Машины неизменно приводили Хариту в восторг. Она с одинаковым изумлением рассматривала и телефон, и кофейную мельницу. Самой непонятной машиной оказалась уборная.
Запершись здесь, Харита сидела едва дыша до тех пор, пока ее не вызывала нянька стуком в дверь. Тут все было изумительно: и падение воды из бака, и исчезновение ее в простом, каменном полу, и изумительнее всего была поразительная нужность этой вещи, простота и удобство пользования ею, не требовавшей помощи няньки или тети Вари.
«Алешке бы показать! — думала Харита, — в деревне бы таких настроить!»
Она вспомнила, как зимою нужно было с раскаленной постели бежать на снег и холод, а летом бояться крапивы и комаров в каждом углу.
Перед уходом она десятки раз щелкала выключателем: лампа вспыхивала и гасла на потолке без дыму и спичек.
«Кабы там такие в деревне по избам — и пожаров не было бы, и Сонька платье бы не сожгла».
Газовая плита на кухне была не менее поразительна. И здесь очаровывала Хариту больше всего простота обращения, удобство и нужность.
И чем больше новых вещей она узнавала, тем проще, понятнее и доступнее становился машинный город, веселее было жить и ждать отъезда.
«Алешку бы!» — тосковала бесплодно Харита, не зная, как его найти.
Тетка и нянька следили за каждым ее шагом. Уйти из дому без них было невозможно. Сбежать же совсем от тетки нельзя было, чтобы не потерять навсегда Москвы.
И Харита торопила:
— Тетя, когда же мы поедем?
— Скоро!
— Когда мы Алешку возьмем?
— Когда ты будешь умницей, послушной и когда отец тебе позволит его взять!
Доводы были убедительны. Харита смолкала. Она старалась быть умной и послушной, но иногда оказывалась виновной не по своей воле.
— Зачем эта ведьма к тебе приходила? — спрашивала она, когда тетка провожала гостью.
— Харита, что ты говоришь!
— Ты же вчера ее ведьмой назвала! Сама горлопанишь, а мне нельзя?!
— Маргарита! Что у тебя за выражения! О, боже!
Тетка, закрыв лицо руками, только вздыхала. Харита же, оправляясь от изумления, рассматривала теткины вещи, как теткину жизнь.
Вещи были изумительны. Медная труба граммофона говорила человеческим голосом, пела, играла необыкновенные песни. В зеркале, в первый раз за всю свою жизнь, Харита видела себя с ног до головы. На потолке, на стенах, сверкая хрустальными подвесками, как ледяные сосульки в солнечный день, от крошечного движения Харитиной руки вспыхивали, как молнии, ярчайшие огни.
Харита смотрела, трогала, пробовала. Город Карла Маркса не выходил из ее головы, — если здесь, у тетки Вари, уже столько было чудесных вещей, что же делалось там, в таинственном, счастливом городе, где всеми этими чудесными вещами, машинами и кнопками владели, распоряжались такие, как Харита, Алешка, прохожий, рыбак, — деревенские, разнесчастные люди?
Тетя Варя радовалась изумлению девочки. Она учила ее кланяться, ходить, здороваться, говорить, учила, как обращаться с вещами, и говорила, вздыхая:
— Теперь уже не то! А как раньше мы жили, Риточка! Если бы ты видела! Но погоди! Наше время вернется…
— Держи карман шире! — ответила Харита. — Теперь наше время пришло!
— Маргарита?! Что ты хочешь сказать? Что у тебя за выражения? — кричала тетя Варя.
— Захребетникам теперь крышка!
— Маргарита, ты же дочь моей сестры!
— Я тут не виновата!
— О, Маргарита! Как я покажу тебя твоему отцу?
Харита умолкала: больше всего она боялась, что тетка откажется везти ее в Москву. Она не спорила больше, садилась за книжки.
Мысль о Москве покоряла ее. Ей хотелось тогда приласкать длинную, сухую, чем-то всегда обиженную тетку. Она рассматривала ее с сожалением. Налюбовавшись теткиными браслетами, кольцами и огромными серьгами, висевшими в ее ушах, она спросила ласково:
— Тетя Варя, у тебя много колечек таких?
— Да, есть еще! — гордо ответила тетка, — не все обобрали твои мужички!
Харита сказала ласково:
— А почему ты в носу не носишь ?
— Маргарита! Что это значит?
— А я видела: и в носу, и на губах такие же большие висюльки, как в ушах у тебя!
