С новой информацией о декенете и допикаре я разыскал аргентинца и, не назвав источник, выложил мнение одного врача, чтобы услышать мнение второго. Тот неопределенно промямлил:
— Может быть… Завтра, наверно, выйдет на работу Малка.
Она появилась после обеда. Я видел, как она куда-то спешит по коридору. На ходу пояснила:
— Я сегодня не работаю.
Полчаса спустя все-таки зашла в палату. Дуля заулыбалась, Малка тепло спросила:
— Как ты себя чувствуешь?
— Да вот что-то я неправильно сделала, доктор.
Хотела, видимо, сказать: «Что-то я подвела вас», но не сумела на иврите. Возможно, Малка не поняла. Она быстро взглянула. Взгляд был не вопрошающий, а испытывающий. Что-то почувствовав, я сказал, что мы с Дулей ждем ее не дождемся, поблагодарил, что она руководит лечением по телефону… Она опять быстро взглянула и отвела глаза. Что-то происходило у врачей нехорошее. Я изо всех сил демонстрировал лояльность.
— Все будет хорошо, — сказала Малка.
В конце смены появилась опять, остановилась в коридоре перед открытой дверью палаты, улыбнулась Дуле оттуда. Нервничала. Я вышел к ней, она сообщила:
— Психиатры Вернер и Гинзбург назначили лечение лепонексом. Это единственный нейролептик, который назначают при паркинсонизме. Он не увеличивает дрожь. Все будет хорошо.
— Спасибо большое, доктор…
— Собственно, больше мы ей не нужны, — осторожно сказала Малка, — ты уже можешь забрать ее домой.
От изумления я забыл иврит и потому получилось грубее, чем хотел:
— Как забрать? Она же не ходит! Вместе с кроватью?
Она печально посмотрела и ушла, не ответив.
Арье-Лева стоял в двух шагах и без стеснения слушал разговор на непонятном ему языке. Что-то он понял.
— Сколько вы здесь?
— С семнадцатого февраля.
— Вас должны выписать.
— Как? В таком состоянии?
— Больничная касса не станет оплачивать.
— И куда нас денут?
— Это не их дело.
— Но Дуля пришла в больницу своими ногами, она была в полном рассудке…
— Это что, подтверждено документально? — оживился Арье.
— Есть же запись в приемном покое…
— Это другое дело, — Арье прямо-таки обрадовался, — вы можете на них в суд подать. Ее неправильно лечили. Только берите хорошего адвоката. Получите огромную компенсацию. Есть люди, которые всю жизнь живут на эту компенсацию. Миллионы получите! Она работала?
— Я хочу, чтобы ее вылечили!
— Но они вас выпихивают. Тем лучше, — рвался в бой Арье. — Забирайте домой.
— Что я дома буду делать, я не врач.
— Привозите к ней дорогих врачей и сразу нанимайте адвоката. Они вам все оплатят.
— Я ее не заберу.
— А вас не спрашивают. Выпишут и все. Что вы будете делать?
— Ничего. Не заберу. Усядусь на кровати и буду сидеть. Не выкинут же силой.
— Они посчитают каждый день и по суду снимут сумму с вашего счета.
Я еле от него отделался.
Решил позвонить Марине. Пока, стоя на крыльце, набирал номер, из корпуса вышел аргентинец. Увидел и задержался:
— Ну что, Наум, главное мы с вами сделали. Состояние у Фариды стабильное. Она ест, начала ходить, разговаривает, всех узнает.
— Большое спасибо, Микаэль…
— Мы, естественно, держать ее здесь не можем, — небрежно заметил он, — но я поговорил с Мири, она может устроить в реабилитационный центр. Там специалисты, хорошие условия. Она уже договорилась с Минздравом. Есть места в Пардес-Хане, но я сказал, что машины у вас нет, а автобусом трудно будет добираться. А «Мальбен» — это Нетания, пешком будете ходить. Мест там нет, но Мири потянет день-два, пока освободятся.
— Извините, я не понял, — насторожился я. — Какой «Мальбен»?
— Реабилитационный центр. Минздрав оплачивает две недели после больницы. Мы сделали запрос, учитывая ваше положение.
— Там лечат?
— Там специальное отделение для несамостоятельных, — закивал Микаэль, и тут же парню стало неловко: — Конечно, там не будет таких обследований, но тоже есть врач.
— Свалка какая-то, — понял я. — Я не заберу Дулю. Ее надо долечить до конца.
— Все теперь зависит только от нее.
— Это не так. Я не заберу.
— Мы уже ничего не можем. Зачем ей тут лежать?
— Вот назначили же какое-то лекарство. А если оно не пойдет? Вы меня посылаете туда, где врачи не лечат, а дежурят.
