" Анела, остановись, " крикнул я. Она выбежала ко мне из кухни и еще несколько мгновений ее худенькое тело догоняло ее светящийся облик. - Анела, ты знаешь, что не вся здесь?
" Не пугайся, Юлий. Ты привыкнешь к этому.
" Я не боюсь. Я хочу знать: это ты со мной?
" Да, милый, да, любимый! " крикнула Анела и ловко прыгнула на меня, предварительно сдернув плед.
44
Я смотрел на нее, когда она уснула. Вновь распущенные шоколадные волосы, бледное лицо, легкие ключицы. Ты, Анела, похожа на Скалигера. Ты " зеркало, ты " чувственная фантазия, ты " бред безумца. Не покидай меня, Анела.
Я прикрыл ее пледом. Тихо поднялся с дивана и подошел к балкону. Дождь не утихал. Серая завеса дождя колыхалась в разные стороны от порывов ветра. Не потоп ли? Что ты скажешь мне, любимая, когда проснешься? Поймем ли мы друг друга? Я вернулся к ней и стал страстно целовать, тыкаясь в губы, в грудь, в мягкий серебристый треугольник.
Не покидай меня, Анела.
45
Чудный вид открывался с горы. Зелеными, коричневыми, желтыми ярусами сбегали ее склоны к бурливой пенистой реке, которая, клокоча и неистовствуя, пронзала своими голубыми струями сизые и серые валуны, фаллически выглядывающие с неглубокого дна. В метрах двухстах кружил державный орел, выглядывая барашка пожирнее. Впереди чередовались вершины иных гор, окутанные пуховыми белоснежными облаками.
" Что это за вершина? " спросил я, протянув руку вдаль.
" Суфруджу! " ответил Ликанац, жуя шашлык.
" А рядом с ней?
" Суфруджу! " ответил уже пастух, расположившийся на черной бурке.
" Они что " близнецы?
" Нет. Но имя у всех вершин здесь одно, " продолжал отвечать пастух. Где много слов, там много безделия и сумятицы.
" А что же люди? У каждого свое имя. Или и они все должны иметь лишь одно имя на всех, чтобы...
" Не продолжай, " перебил меня пастух. " Я знаю, что ты хочешь сказать. Как твое имя?
" Юлий Скалигер.
" Ведь ты хочешь, чтобы все походили на тебя. Не поэтому ли ты пишешь свой трактат о слове? Ты хочешь, чтобы все были Скалигерами, только не говоришь об этом прямо.
Я не удивился тому, что старик знает о моем трактате. Его золотой посох свидетельствовал о его принадлежности к нечеловеческому миру и знания его об этом мире и о пребывающих в нем могут быть беспредельны. Я удивился тому, что старик так просто мне открыл мою же собственную тайную страсть уподобить окружающих меня людей себе самому, чтобы они не смогли мне причинить ни страданий, ни мук ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. Желание видеть в них самого себя не оставляло меня и я старался в каждом из них культивировать именно те черты, которые каким-то образом, хоть отдаленным, напоминали меня. Где предел желаний живого поглотить себе подобного, растворить его в себе, чтобы ни единой черточки не осталось от совсем недавно еще совершенно незнакомого существа, имеющего на все свой взгляд и понимание? Возможно, это " единственное ненасыщаемое никогда желание и потому оно обречено на чавкающее бессмертие клеток и атомов, беснующихся в мировой тьме.
Пастух бесцеремонно вскрыл язву в моем мозгу, которая стала истекать гноем самоистязания и раскаяния. Я страдаю от того, что в силу неведомых причин и условий вынужден порабощать себе подобных, сначала заманивая их в свои сети лживой любовью или дружбой, или, наоборот, унизительным покорством и лестью, чтобы потом уже, почувствовав их полное к себе доверие, нанести сокрушительный удар по их духовному и телесному панцирю, удар мстительно ликующего своего "Я", после которого они истлевают в прахе собственной ничтожности. "Анела тоже оказалась в этой ловко расставленной сети", " подумал я и мерзко рассмеялся.
46
" Отец! " обратился Ликанац к пастуху. "Ты бродишь по горам. Ты видишь восход и заход солнца. А я, алчный, бросивший свое дело, впал в суету. Скажи, что мне делать?
Пастух долго не отвечал, пристально следя за полетом державной птицы. Он привстал с бурки, накинул ее на плечи и, раскинув руки, приподнялся над землей.
" О, отец! " воскликнул Ликанац и повалился на колени. Посох в руке пастуха превратился в солнечный луч, низвергавшийся прямо из небесных глубин.
