«Грейхаунд», или Добрый пастырь - страница 80
Спать было нельзя, поэтому он стоял и принуждал себя думать, как сформулирует утреннюю радиограмму. Сообщение должно содержать все необходимые данные. В таком случае надо сообщить о бедственном состоянии «Виктора», о незащищенности конвоя, о том, что сам он сильно отстал, о нехватке топлива… Чепуха. На составление и передачу такой радиограммы уйдет целая ночь. Достаточно написать что-нибудь вроде: «Срочно нуждаюсь в помощи». В Лондоне поймут, что иначе бы он не стал слать радиограмму; они по опыту догадаются, в каком он положении. В таком случае нет надобности писать «срочно». Не будь это срочно, он бы не просил. Тогда зачем писать «нуждаюсь в»? Хватит двух слов – «прошу помощи», остальное доскажет сам факт радиограммы. И есть мизерный шанс, что станции Дёница не заметят короткое сообщение. Нет. Глупо питать такие безумные надежды, но сама краткость сообщения станет помехой для немецких дешифровщиков. Нет, он забыл – глупеет, наверное. По криптографической инструкции слишком короткие сообщения надо дополнять бессмысленными данными до минимальной длины. Доусон должен все про это знать. Так решили специалисты по шифрованию, и не Краузе им перечить. Однако главная его мысль правильная. Надо запросить помощь. Завтра в час сорок пять он отправит радиограмму из двух слов: «Прошу помощи», а Доусон уж пусть дополнит их как знает.
Приняв решение и освободившись от этих мыслей, Краузе снова пошатнулся. Что за ерунда. Он не спит меньше двух суток, а позапрошлой ночью полноценно проспал два или три часа. Он – немощное и бедное вещественное начало[56]. Надо не просто стоять, но и постоянно думать, иначе ему конец. Удивительное дело: он поймал себя на мысли, что мечтает о новых боевых действиях, о необходимости думать быстро и быстро принимать решение. Но любые боевые действия кончились бы плачевно. Подчиненные ему корабли не выдержат еще одного боя. Он заставил себя заходить на отяжелевших ногах по тесной рубке. Потом решил потребовать еще кофе, убеждая себя, что не потакает рабской зависимости, а принимает необходимые меры, дабы не заснуть. Но прежде надо в гальюн. Краузе надел красные очки и двинулся вниз по трапам. Он спотыкался о комингсы, как сухопутная крыса, и чувствовал, что не сможет втащить свинцовое тело обратно по трапам, однако же смог. Нельзя поддаваться слабости, вот и всё. В рубке он снова заходил взад-вперед: голова поднята высоко и прямо, грудь вперед, плечи расправлены – как на параде в Аннаполисе. Пока он не взбодрится, он не позволит себе еще кофе.
Когда рация снова его позвала, Краузе ощутил даже нечто вроде облегчения.
– Орел – Джорджу. Слышите меня?
– Джордж – Орлу. Слышу вас. Прием.
– Просим разрешения оставить судно. – Ироничный британский голос не был ироничным; он на миг сорвался, прежде чем продолжить: – Очень сожалеем, сэр.
– У вас нет выбора? – спросил Краузе.
– Аварийные пластыри недостаточно велики, сэр. И переносные помпы не справляются. Мы не можем удержать уровень воды, и она прибывает все быстрее и быстрее.
Это в порядке вещей: по мере того как беспомощный корпус погружается ниже, все больше пробоин оказывается под ватерлинией, а давление, гонящее воду внутрь, растет.
– Крен сейчас пятнадцать градусов, главная палуба позади мостика под водой, сэр.
– Я уверен, вы сделали все, что могли. Разрешаю оставить судно, – сказал Краузе. – Передайте капитану, я убежден, что он принял все возможные меры к спасению судна. И скажите, я очень сочувствую, что ему так не повезло.
