И побежала в класс к Гансику. Там, перед дверью, стояли несколько мальчишек.
– Если ищешь своего братца, так он у директора! – сказал один.
– Его собираются исключить из школы! – сообщил другой.
– Потому что предки отвели Вебера к врачу и получили заключение! – добавил третий.
Гретхен стала лихорадочно шарить по карманам в поисках «пожарного» шиллинга. Нащупав монетку, она побежала по коридору, вниз по лестнице, мимо канцелярии, к телефонной будке возле школьных ворот. И набрала номер профессора. Только бы правильно вспомнить! Ведь листочек с нужными цифрами остался у Габриэлы.
Номер оказался правильным! Но мамы еще на месте не было. Гретхен попросила профессора передать маме, чтобы она срочно приехала в школу. Профессор заверил Гретхен, что непременно передаст, хотя когда она точно появится – неизвестно, она может прийти и в половине девятого, и в девять, добавил он.
В половине девятого – в девять! Нет, это уже будет определенно поздно! Остаток денег Гретхен потратила на звонок папе. Она позвонила ему на работу, но, пока ее переключали от центральной приемной к папиной секретарше, от секретарши к папе, времени на разговор уже почти не осталось. Гретхен успела только прокричать в трубку:
– Приезжай сейчас же! Гансика хотят выкинуть из школы!
Раздался щелчок, и связь прервалась.
Гретхен вышла из телефонной будки и медленно побрела в канцелярию.
– Ну наконец-то! – сказала секретарша, открыла тяжелую дверь в директорский кабинет и слегка подтолкнула Гретхен в спину.
Гретхен думала увидеть зареванного Гансика, оправдывающегося перед строгим директором. Но то, что открылось ее взору, превзошло все ожидания. Картина была такая: в кабинете находились директор, Гансик, очкарик, мальчик в вельветовых брюках, мальчик в коротких замшевых штанах на лямках и мальчик в клетчатых брюках. Кроме того, еще две дамы и один господин. И если не знать, что вся эта сцена разыгрывается в школе, то можно было бы подумать, что действие происходит в приемном покое детской больницы. Физиономия очкарика была вся заклеена пластырями, у Лямчатого на голове красовалась плотная повязка, Вельветовый держал руку на перевязи, а у Клетчатого были забинтованы два пальца. У Гретхен перехватило дыхание. Она молча встала рядом с Гансиком.
– Ну вот, теперь, кажется, все в сборе! – сказал директор и c мрачным видом оглядел собравшихся. – Безобразие! – пробормотал он. Присутствующие взрослые дружно поддержали директора.
Директор взял в руки документ, лежавший у него на столе.
– Закмайер! Вот справка от врача. Тут зафиксированы результаты твоих подвигов! Черным по белому написано: «телесные повреждения»! А ты… – директор повернулся к Гретхен. – Большая девочка, а туда же! – Директор показал пальцем на Лямчатого. – Одного укусила за ухо! У второго – вывих плечевого сустава! – Директор показал на Вельветового. – А у третьего два пальца повреждены! – Директор ткнул в сторону Клетчатого.
Гретхен совершенно опешила. Только теперь до нее дошло: ее пригласили сюда не как защитницу Гансика, а как обвиняемую.
– Я просто помогла брату! – сказала Гретхен. – Они втроем набросились на одного!
– А мы помогали Веберу! – вразнобой прокричала «инвалидная команда». – Разве ж ему справиться в одиночку с такой тушей?!
Вебер молчал, полагая, вероятно, что многочисленные пластыри на его лице говорят сами за себя.
– Что послужило поводом для драки? – спросил директор.
– Закмайер накинулся на нашего без видимой причины! – тут же встряла одна из дам.
– Это правда? – обратился директор к Гансику.
Тот никак не отреагировал. На его пухлом лице, и так не отличавшемся особо живой мимикой, а теперь изуродованном царапинами, ссадинами и зеленовато-желтыми синяками, ничего не отразилось.
– Скажи хоть что-нибудь! – прошептала Гретхен.
– Я жду, Закмайер! – Директор начал терять терпение. Гансик упорно продолжал молчать. – Не могу поверить, признаться! – сказал директор, обращаясь к даме, которая назвала Вебера «нашим». – Закмайер до сих пор ни в чем таком не был замечен. Он всегда у нас считался спокойным, тихим ребенком. И послушным, как мне известно со слов классного руководителя.
