Ольвин начал одеваться, не глядя на нас. Бэрин, по-прежнему меня удерживающий, трясся от смеха. Пробормотал:
– Как этот лисенок тебя уделал, а? Бедный папочка, не дали задать сыну трепку!
Ольвин хмыкнул, мазнул по мне смущенным взглядом и ушел. На поляне Волчонок тоже поспешно одевался, объясняя Рыжику:
– Мне нельзя пока перекидываться, понимаешь? Отец запретил. А ты такой храбрый!
Храбрый Рыжик сидел, широко расставив лапы и часто дыша, – тоже в себя приходил.
– Вы оба храбрые, – выдохнул мне в ухо Бэрин. – Смешные, рыжие и храбрые!
Я поежилась – его дыхание щекотало кожу, и оттого по телу пробегали мурашки. Бэрин, и не думая отпускать меня, поцеловал в ухо. Я вздрогнула, и Бэрин тихо засмеялся. Скользнул пальцами по шее, рука покрепче обхватила меня поперек груди.
– Х-хорошо…
Мальчишки вышли на нас через кусты и остановились. Бэрин медленно, нехотя разжал руки. Рыжик хотел что-то сказать, но Дэвин дернул его за руку:
– Пошли! Они тискаются. Со взрослыми это бывает.
Мы проводили их взглядами.
– Тискаются? – повторила я. Бэрин улыбался, глядя мне в глаза:
– Ну да. Мне нравится тебя трогать. Если это и тебе нравится, все прекрасно…
Я молчала. Улыбка медленно таяла на его губах. Бэрин пробормотал – виновато:
– Ладно. Пошли, приглядим за твоим рыжим братцем – как бы он не загрыз бедного Ольвина.
Я представила, как маленький Рыжик вцепляется в матерого рослого Волка. Смешно, да.
Бэрин шел впереди, отводя и придерживая ветки. Я глядела в его широкую спину. Мне тоже хотелось касаться его. Гладить крепкие плечи, запустить пальцы в отросшие темные волосы. И – да, мне нравилось быть в его объятиях, нравилось ощущать на своем теле его руки… знать, что он, такой сильный, не хочет причинить мне боль.
Я дотронулась до его плеча. Бэрин оглянулся.
– Мне тоже нравится, – пробормотала я и скользнула мимо него.
– Берта, а я… красивая? На ваш… людской или… Волчий взгляд?
Берта отложила одежду, которую чинила – на мальчишках, что на том, что на другом, та просто горела. Встала, взяла за руку и развернула к свету.
– Ну-ка, ну-ка, – сказала серьезно, но улыбка все равно пряталась в глазах и в уголках губ. В этом она напоминала мне Бэрина. – Давай-ка мы тебя, девочка, хорошенько рассмотрим! Кожа белая, веснушки. Глаза медовые, волосы – тоже как мед, только темный. Шея длинная, тело тонкое, голос звонкий… Груди да бедер еще не нагуляла, но с таким парнями, как наши, – она неожиданно подмигнула, – живо в тело войдешь… Красотка, что ни говори… Недаром на тебя Бэрин да Гэвин пялятся и Вокер поглядывает. Так что твое дело – выбирать и «да» говорить, если кто предложится.
И с этой неожиданной концовкой вновь уселась за шитье.
* * *
– Ты будешь делать Лиссе детей?
Он поперхнулся, проливая воду из кружки. Рыжий братец сидел напротив, терпеливо пережидая его кашель. Бэрин вытер повлажневшие глаза, протер шею и грудь. Спросил осторожно:
– Что?
– Дэвин сказал, вы тискаетесь, а потом детей делаете. Будешь их делать?
– Э-э-э… – Он с тоской огляделся. Будь здесь друзья, они бы сейчас со смеху померли. Но хотя бы нашли, чем отвлечь этого звереныша, с ожиданием глядящего на него медовыми – Лиссиными – глазами. Отважный маленький лисенок, пришедший призвать к ответу здоровенного похотливого волка…
– Ну… я надеюсь на это… – выдавил наконец Бэрин. Правда, ему важнее скорее процесс, чем результат. – Если Лисса согласится, конечно…
– Я спрошу!
Он еле успел схватить за рубашку стремительного звереныша.
– Нет! Так у нас дела не делаются!
– А как?
– Мы сами договариваемся.
Братец посидел, раздумывая.
– Скажи ей – пусть не боится. Здесь много еды.
– Х-хорошо…
Ускакал рыжий. Бэрин проводил его взглядом – звереныш по дороге далеко обогнул встречного Гэвина. То ли действуют запреты Лиссы, то ли Рыжик и сам чувствует неприязнь парня.
Проклятый лисенок точно колдовскую пелену навел – Бэрин вдруг представил себе парочку волчат с рыжей шерстью… Да-а, кажется, теперь он понимает тревогу Инты!
Гэвин подошел, постоял рядом, вместе с ним наблюдая за мальчишками на берегу. Спросил неожиданно:
– А Фэрлин разрешит Лиссе остаться, если его, – кивок узким подбородком, – не будет?
