– Хорошо же он тебя порвал, шить придется!
– А может, так зарастет? – робко спросил Рик.
– Ага, зарастет, жди, пока Обсидиан пересохнет! – Наррон загремел какими-то жестяными коробками. Но именно он сказал, не оборачиваясь: – Добрый день, леди.
А ведь это я, а не человек, должна была услышать ее приближение! Или Инта научилась так бесшумно двигаться у своих новых родственников?
– Добрый день.
Волосы забраны небрежно, наспех, выбиваются пушистыми прядями, поверх домашнего платья накинут полушубок из драгоценного голубого меха полурыбы-полузверя, добытого в далеком северном море. В руках женщина держала полотняную сумку. Рик неловко приподнялся.
– Сиди, Рик. Что тут у нас?.. Лисса, подойди, помоги мне.
Наррон попятился и уселся на скамью – наблюдать. Леди Инта осторожно развернула поврежденную руку парня к свету. Кровь уже подсыхала.
– Ничего страшного. Видишь? Ни вены, ни сухожилия не задеты, лишь кожа и мышцы. Но раз рана глубокая, придется ее зашивать…
Рик безнадежно вздохнул.
Я молчала. Рука была не порезана и не проткнута – порвана, как сказал Наррон. Тут поработали острые зубы зверя.
– Ты будешь помогать мне.
– Я не лекарка…
Леди Инта подняла на меня оценивающий взгляд. Серые глаза ее были спокойны.
– Это ничего. Главное, ты не боишься крови. Смотри. Сначала нам надо смыть кровь и очистить рану…
Я делала то, что она говорила. Бедному парню было очень больно, но он терпел, лишь иногда шипя и постанывая. Я поглядывала в его мокрое лицо (глаза крепко зажмурены, зубы стиснуты) и представляла, каково это – когда ковыряются в открытой ране, а потом иглой протыкают «на живую» кожу… От сочувствия даже у меня самой рука разболелась.
Рик приоткрыл один глаз, с недоумением разглядывая свое предплечье:
– А уже почти и не больно!
Наррон подал голос из-за моей спины:
– Это потому что женщины шьют быстрее и ловчее! Представляешь, сколько б я с тобой возился! И какие бы у меня стежки кривые да большие вышли!
– Ну вот… – Леди Инта критически оглядела свою «штопку». Вынула из свертка срезанную белокурую прядь волос, подожгла, пробормотала три раза: «как поранил, так и залечи!» – и посыпала рану пеплом. Быстро и умело перехватила руку чистыми тряпками. – Завтра я еще раз погляжу и перевяжу рану, но думаю, все будет в порядке. – Она быстро улыбнулась конюху. – У Наррона есть замечательная мазь для лошадей…
– Ладно, так уж и быть, потрачу немного и на этого молодого дурачка! Благодари леди да проваливай!
Рик снова неловко поклонился и, бормоча слова благодарности, убрался подальше – и от окровавленных тряпок, и от выволочки конюха. Леди Инта бросила тряпки в печь, начала молча собирать свои лекарские принадлежности. Наррон поглядел-поглядел на нее и сказал сурово:
– Нечего расстраиваться из-за дурных мальчишек, леди! Они испокон века дерутся. Вот увидишь – не пройдет и недели, как эти паршивцы опять будут друзьями не разлей вода! Думаешь, твой лорд или Бэрин были другими? Те еще были драчуны и задиры!
Легкая улыбка тронула плотно сжатые губы женщины.
– Такими и остались…
– А вот говорят… – нерешительно начала я. Леди Инта взглянула на меня ясными серыми глазами. В них был интерес.
– Да, Лисса?
– Говорят, если укусит оборотень, ты сам становишься оборотнем?
Наррон фыркнул, как лошадь; леди сказала спокойно:
– Это суеверие. Подай-ка мне вон ту склянку.
Я потянулась, но, вскрикнув от резкой, раздирающей боли в руке, уронила. Склянка разбилась, в нос ударило тяжелым, сладким, одуряющим – знакомым запахом. Так пахли свечи Зихарда. Я попятилась, прижимая руку к груди. Леди Инта встревоженно смотрела на меня.
– Лисса, что случилось? Ты такая бледная… что у тебя с рукой? Порезалась осколками?
Я опустила глаза: из-под стиснутых пальцев текла кровь.
Вскочивший Наррон усадил меня на табурет, на котором только что сидел Рик. У меня закружилась голова, но вовсе не из-за вида моей собственной крови – из-за проклятого запаха. Словно повернули ключ, и из-за открытой двери хлынули тоска, бессилие, отчаянье… Кажется, я даже завыла…
…Сначала пришли голоса. Я лежала, укрытая чем-то теплым и мягким. Голоса некоторое время витали надо мной бессмысленным эхом, пока я не узнала знакомое: б-э-р-и-н… Слово сложилось в имя, имя в образ – молодой, сильный… Волк!
