— Конечно.
— Возможно ли, что ты захочешь найти себе в жены какую-нибудь забавную девушку, завести детей, кого-то, к кому будешь хотеть возвращаться домой?
— Да, пожалуй, это было бы неплохо.
— Эта работа, если ты позволишь ей, выжжет из твоей души все человеческое. Она сожрет тебя и выплюнет пустую оболочку. Если ты не будешь осторожен, ты станешь пустышкой. Ни красивой, веселой девушки в роли жены, ни дома, ни любви, ни смеха, ничего. — Кальдар сделал паузу, чтобы убедиться, что тот проникся. — Ты видел старых агентов «Зеркала». Они ходят, позвякивая медалями на груди, будто это их собственный оркестр, но глаза у них мертвые. Это не то, чего ты хочешь.
— В конце концов, они знают, что сделали свою работу.
— Это удовлетворение не согревает их по ночам. Это не замена жизни или чистой совести. — Кальдар указал на дом. — Каждый раз, когда ты попадаешь в подобную ситуацию, я хочу, чтобы ты думал о нашей семье. Если кто-то из нас спросит тебя, почему ты убивал, калечил или пытал, ты должен быть в состоянии с чистой совестью ответить: «Другого выбора не было».
— Уильям…
— У Уильяма есть Сериза, — сказал Кальдар. — Она дама с характером, и она убивает, но она также добра и сострадательна. Сериза ищет равновесия во всем. Уильям слушает ее, потому что знает, что у нее есть то, чего ему не хватает. Это не его вина, что адрианглийцы сделали все возможное, чтобы убить все человеческое, что было в нем, когда он был ребенком. И даже у него есть некоторые границы, которые он не пересекает. Однажды я видел, как он бежал по открытому полю, на виду у вражеских пушек и луков, чтобы спасти Ларк, не заботясь о собственной жизни.
— Это было совсем другое дело! Ларк ребенок.
— Ты можешь сказать мне наверняка, что в этом доме нет детей? Можешь ли ты сказать мне, что один из них не выбежит и не попадет под перекрестный огонь? Ты готов убить Пену на глазах у его семьи?
Гастон открыл рот и тут же закрыл его.
— Племянник, ты должен держаться за свою человечность и тогда, когда придет время возвращаться домой на семейный ужин, ты сможешь делать это с чистой душой. В какой-то момент у тебя появится сын или дочь, и когда ты будешь приходить домой, тебе придется смотреть в глаза своей жене и детям.
Гастон посмотрел на дом.
— Мы убиваем только тогда, когда у нас нет другого выбора. Пена подонок? Конечно, это так. Но он выходит за рамки нашей работы. Мы не судьи. Помни, мы делаем только то, что необходимо. Нам нужны его деньги, и мы возьмем их, потому что они грязные, и мы можем. Но пока он не наставит пистолет на другого человека, мы не отнимем у него жизнь. Я ясно выражаюсь?
— Да, дядя.
— Хорошо.
Они оба замолчали.
Гастон пошевелился.
— Если это поможет, Одри заценила твою задницу, прежде чем уйти.
— Она это сделала?
Одри оказалась рядом с Гастоном.
— Что я сделала?
— Ничего! — Хором воскликнули Кальдар и Гастон.
— Ш-ш-ш, — Одри сердито посмотрела на них. — Может, вы, два болвана, перестанете валять дурака?
— Да, м'леди. — Кальдар склонил голову в полупоклоне.
Одри постучала пальцем по плечу Гастона.
— Думаешь, ты сможешь попасть в тот амбар?
Гастон пожал мускулистыми плечами.
— Конечно.
— Мне нужно, чтобы ты спустился туда, открыл стойла внутри и напугал лошадей.
— Напугал? — уточнил Гастон.
— Улыбнись им или что-нибудь в этом роде.
Он одарил ее безумной улыбкой.
— Я могу это сделать.
— А что же я? — прошептал Кальдар.
— Ты лежишь здесь и прекрасно выглядишь. Я вернусь.
Прекрасно выглядишь, хах! Она за это заплатит.
Гастон и Одри растворились в темноте. Одри и его племянник, казалось, были сделаны из одного и того же теста: она порхала над землей, совершенно бесшумная, почти невесомая, а Гастон крался, как большой кот, не издавая ни звука, несмотря на свое огромное тело. Кальдар повернулся к дому. Ну, ему на самом деле хотелось посмотреть на ее работу. Оставалось только надеяться, что она не погубит их всех.
Вламываться в дом посреди ночи было не в его стиле. У него лучше всего получалось на виду, и, как правило, большую часть дела выполнял его язык.
Вот это была интересная мысль. Хе-хе.
Он сделал себе мысленную заметку, сказать об этом Одри. Может, он добьется от нее еще одного «О, Боже мой!».
