Он вложил в последнюю фразу ровно столько намека, чтобы Бетани слегка покраснела.
— В этом нет необходимости. — Она указала направо, где группа массивных кожаных кресел и кушеток окружала стеклянный куб стола. — Пожалуйста, подождите здесь.
Кальдар повернулся на пятках и, стуча каблуками, направился к кожаным креслам. На столе стояло выдолбленное деревянное блюдо, почти в точности похожее на каноэ. В каноэ находились три сферы размером с большой грейпфрут, сделанные из дымчатого стекла с золотыми прожилками. Странное украшение. Он представил себе, как размахивает сферой, и ее утешительный вес тяжело давит на руку. В крайнем случае он мог бы использовать ее, чтобы разбить оконное стекло и дать себе фору, если бы ему пришлось уходить в спешке.
Из бокового коридора появились двое мужчин. Один был средних лет, светловолосый, седеющий, со спокойным, чистым взглядом человека, привыкшего иметь дело с людьми с деньгами и хорошо зарабатывать на этом. Вторым был Алекс Каллахан. Высокий, долговязый, с длинными волосами неопределенного цвета: толи грязно-белокурого, толи выцветши рыжего, Каллахан шел странно, словно не вполне доверял земле, что она может выдержать его вес. Его скулы выглядели достаточно острыми, чтобы резать, щеки впалыми, а шея, оставленная болтаться в воротнике слишком большой футболки, торчала наружу, тонкая, длинная и костлявая. Злобная, высокомерная усмешка искривила его губы. Его глаза излучали маниакальную энергию и презрение. Это был взгляд, который говорил: «Ты думаешь, что я дерьмо, потому что я наркоман, но знаешь что? Я лучше тебя».
Кальдар и раньше видел такое выражение на лицах избалованных наркоманов. Это была не отчаявшаяся душа, нуждающаяся в помощи, унижающая себя ради дозы. Это был человек, балансирующий на грани насилия, который считал себя жертвой, а весь остальной мир своим должником.
Каллахан зашел слишком далеко. Угрозы не сработают. Он просто не заботился ни о себе, ни о своей семье.
— Братишка! — усмехнулся Кальдар, глядя на Алекса.
Каллахан ловил все на лету.
— Не ожидал увидеть тебя здесь, братишка.
Проводник протянул ему руку.
— Я доктор Лим. Я хочу заверить вас, что за Алексом хорошо ухаживают. Разве не так, Алекс?
— Конечно, — сказал Каллахан.
— Давайте присядем? — предположил Лим.
Они заняли свои места на кожаной мебели, и Лим пустился в долгий обзор помещений. Кальдар притворился, что слушает, наблюдая за Каллаханом. Каллахан смотрел на него в ответ. Досье в Луизиане говорило, что ему двадцать восемь, а выглядел он на сорок восемь. Его нога постукивала по полу. Он ковырял кожу вокруг ногтей. Он скривил рот в различных вариациях своей ухмылки, которая, вероятно, была полупостоянной. Он находился в больнице уже более сорока восьми часов. Они вывели из него всю гадость. Алекс Каллахан не был под дурью, и ему это не нравилось.
Наконец Кальдар поднял руку.
— Простите, что прерываю вас, доктор, но мое время ограничено. Я должен быть в Лос-Анджелесе на встрече. Не могли бы вы оставить нас с Алексом наедине? Это не займет много времени.
— Конечно. — Лим встал и подошел к стойке, держа их на виду.
Каллахан откинулся назад, костлявые колени натянули свободную ткань джинсов.
— Что тебе угодно, дорогой брат?
Кальдар щелкнул пальцами. Как по волшебству между указательным и средним пальцами появился, маленький прозрачный пакетик. Внутри пакетика маленький пурпурный цветок распустил три лепестка. Бромедия. Самый мощный травяной галлюциноген, который только мог предложить Зачарованный. Чистейший улет. Он раздобыл его во время одной из операций, которые выполнял для «Зеркала». Она включала в себя караван нелегальной контрабанды, торгующей между Гранью и Зачарованным, и в хаосе ареста никто так и не понял, что некоторые из незаконных товаров пропали.
Глаза Каллахана, горящие жадностью, уставились на пакетик. Кальдар на мгновение сжал пальцы и разжал их, показывая Каллахану пустую ладонь. Пакетик с цветком исчез.
— Как ты выбрался из Адрианы? — спросил Кальдар.
— Я перенес нас. Это моя фишка, — сказал Каллахан. — Я могу делать такое только время от времени и на расстояние не более двадцати футов. Дело пошло из рук вон плохо, уроды «Руки» приближались, так что я вытащил себя и моего старика с площади, и мы сбежали.
