– И прочих не менее двухсот тысяч!
– Да ведь вся Русь разорена… ограблена… многие земли до сих пор впусте…
– И бог с ними! Тут-то, на юге, земли куда плодороднее. Если их в оборот ввести, втрое-вчетверо больше хлеба собрать можно будет!
– Это верно, да только где людей брать?
– Ну, во-первых, надо своих праздношатающихся людишек подсобрать и на эти пустующие земли посадить. Все больше польза будет. Во-вторых, кинуть клич в Литве и Поднепровье. Если кто похочет от притеснений ляшских спастись, кто желает веру отцов сохранить, пусть идут к нам. Ну и в-третьих, скоро из Чехии народ бежать начнет. Потому как война там начнется прежестокая! И если этих людей к себе переманить, то большая польза может быть царству нашему. Народ там мастеровитый и знающий. Найдутся и ремесленники искусные, и рудознатцы, и много еще кто.
– Иноверцев к себе пустить? – нахмурился Филарет.
– Скажи, владыка, – вздохнул я, – богоугодное ли это дело – впустить к себе в дом погорельца?
– Вполне, – ничуть не смутился тот. – Однако что будет, если тот погорелец в твоем доме свои порядки устанавливать начнет?
– А вы тогда на что? – удивился я. – Епископы, монахи да священники! Вот и покажите людям красоту и истинность веры православной! Бухтеть про Третий Рим много ума не надо, а вот убедить людей к истине прийти – разве не достойная стезя для истинного пастыря?
– Да, умеешь ты, царь православный, в искушение ввести… – покачал головой Филарет.
– Ну сам посуди, владыка! – не ослаблял напор я. – Чехи – они, как и русские, от одного славянского корня. Язык у нас схож, вера разная, но латинство одинаково не приемлем. По первости будут, конечно, дичиться, не без этого. А вот вырастут у людей дети да внуки – и станет для них Русь домом, а они – русскими.
– Ну, ладно-ладно, – сдался патриарх, – уговорил, аки змей сладкоречивый! Ты мне только одно скажи: где на все это денег взять? Тут ведь одного рижского леодра[34] не хватит!
– Эх, Федор Никитич, – покачал я головой, напомнив мирское имя патриарха. – И где тот миллион! Уж и полушки от него не осталось, все в дело пошло…
Зачем я позвал на это совещание Филарета и Пожарского? Все просто. Первый – представитель старой московской знати, предки которой служили еще сыновьям первого московского князя Даниила и их потомкам. Второй, напротив, представлял многочисленных худородных русских дворян, большинство из которых выдвинулись во время Смуты. Увлечь этих людей перспективами освоения земель Дикого поля дорогого стоило. После устройства засечной линии появится много свободных от владельцев и вместе с тем весьма плодородных земель, получить которые в поместье или, еще лучше, в вотчину было очень заманчиво. Ради такого куша они горы свернут! И что самое главное, для достижения вожделенной цели будут интриговать против друг друга, а не против верховной власти. То есть меня.
Весть о том, что князь Щербатов будет биться на поединке с посланником гетмана Сагайдачного, вихрем разнеслась по Москве. Слишком памятны были столичным жителям, пережившим Смуту, бесчинства, творимые запорожцами на службе у разного рода самозванцев. Молодой же князь был своим, принадлежавшим к старому и известному всем роду. Так что казаку никто не сочувствовал, скорее все желали победы молодому дворянину. Хотя дуэли не были приняты в Русском государстве, существовала традиция судебных поединков, когда силой оружия решалось, на чьей стороне Бог, а кто сутяжничает по наущению Врага рода человеческого. Вот и эту схватку многие рассматривали как суд Божий.
Разумеется, я тоже не мог пропустить такое событие. Во-первых, казак своей наглостью изрядно меня разозлил. Во-вторых, как ни стыдно это признавать, развлечений в Москве не так много, и я откровенно скучал. В-третьих, я испытывал достаточно противоречивые чувства к молодому князю Щербатову. С одной стороны, он спас во время бунта от гибели маленькую Марту Лямке, а она, как ни крути, моя дочь! С другой – проведенное дознание со всей отчетливостью показало, что Дмитрий замешан в бунте. И хотя прямых улик против него не было, в другое время и косвенных вполне хватило бы для допроса с пристрастием.
