К счастью, никто на треск не обратил никакого внимания. Баба Мария вернулась на другую сторону, зевнула и спросила:
— О чем же тебе рассказать?
— Ну, какие у тебя были бабушка и дедушка. А может, еще кого-то вспомнишь.
— Да я уже рассказывала тебе о них.
— Ну и что с того? У нас в школе сейчас все интересуются, у кого были какие дед и баба… ну, предками они называются. Ну, бабушка, пожалуйста!
— Да что о них рассказывать — неохотно начала баба Мария — жили, как все, работали, как все. Разве что моей двоюродной тетке Катерине не посчастливилось.
— Это которая на карточке у окна? — спросила Таня.
— Ага. Ладно, слушай. Росла эта Катя тихим и послушным ребенком. Но себе на горе родилась она некрасивой с лица и еще хуже — болезненной. А в те времена больному и некрасивому лучше и на свет не появляться. Хлеб тогда, внучка, ой как трудно доставался! Потому что каждый больной ребенок был лишним грузом в семье. Вот и упрекали Катрусю на каждом шагу, упрекали, кому не лень. А однажды отец взял ее с собой на ярмарку горшки продавать. Он гончаром был. Вот ехали они, ехали, и захотелось отцу поспать. Дал он Кате в руки вожжи и приказал править кобылкой. А здесь, на беду, колесо взяло, да и отвалилось как раз на кладке через болото. Горшочки плюх-плюх, да и нет, сам отец лишь чудом удержался на телеге. Ох и разгневался же он за то колесо на Катю! Отхлестал дочку вожжами и прогнал прочь. Иди, говорит, куда хочешь, а домой не возвращайся! Чтобы я тебя, говорит, больше не видел! Позже, конечно, схватился за голову и кинулся ее искать по всем усюдам. Но разве можно было найти кого-то в те времена? У нас вокруг были сплошные болота и леса. Так и пропала горемычная Катя. Видимо трясина засосала или в водоворот кинулась. А может, дикий зверь разорвал.
— А как ее отца звали, не помните?
— Почему не помню? Его, как и деда моего, Трофимом звали. Да, Трофимом Трофимовичем — баба Мария неожиданно всхлипнула — говорила же тебе, внучка, что не стоит такое рассказывать на ночь. Как вспомню о ней — слезы сами собой наворачиваются на глаза.
— Ты ее жалеешь, да? — дрожащим голосом спросила Таня, и Степан готов был поклясться, что она вот-вот заплачет.
— Еще бы. Живи она сейчас — разве стал бы ее кто-то упрекать за погубленные горшки и слабое здоровье? Конечно, нет. Ладно, Таня, давай уже спать.
Степан тихонько отошел от окна. На улице он запрыгал от радости. Таня жива!
Затем, бесстрашно насвистывая, направился домой. Перелез через окно, лег в кровать и задумался.
А думал Степан о том, какие приходят к человеку сны. Порой добрые, порой странные и даже страшные. Жалко лишь, что симпатичный домовой Шурхотун, кажется, тоже оказался сном.
И жалко, конечно, что тетка Катерина не дожила до наших времен.
Конечно, после такого ночного приключения Степан проснулся позже, чем всегда. Дома уже никого не было.
В кухне на столе лежала записка от мамы. Она желала сыну приятных снов и сообщала, что куры и поросенок уже покормлены, корова Зорька давно в череде. А еще мама просила, если ему опять будет плохо — пусть немедленно ложится в постель. А она в обеденный перерыв забежит домой и, при необходимости, немедленно вызовет врача Михаила Алексеевича.
Степан просмотрел записку и невольно улыбнулся. Очень ему теперь нужен тот Михаил Алексеевич! Кажется, он еще никогда не чувствовал себя таким здоровым. Хотелось немедленно куда-то рвануть или хотя бы пройтись колесом по земле, что он и сделал.
Затем Степан уселся на скамье под забором и задумался над тем, что же ему делать дальше.
Конечно, надо было наведаться к Тане и осторожно, чтобы самому не стать посмешищем, узнать, что она делала вчера. И если окажется, что ничего особенного — тогда, значит, все эти ужасы ему лишь приснились. Степан где-то читал, что двум людям один и тот же сон одновременно сниться не может. А если с Таней случилось то же, что и с ним?
Нет, об этом лучше не думать.
Баба Мария полола около забора. Вернее, она больше опиралась на сапу, чем полола.
— Доброго вам утра — вежливо поздоровался Степан — а Таня дома?
— Доброго-доброго — охотно согласилась баба Мария — где ж ей быть, как не дома? Сейчас уберет в хате и выйдет на улицу.
