В тот же день Люсьен Мари пошла в город и на рыночном автобусе отправилась в горы, в монастырь.
Она взялась за дверной молоток и ощутила в ладони холодок железной ящерицы, помедлила минуту, чтобы умерить сердцебиение… «Возвращается к месту преступления…»
Сестра-привратница сперва ее не узнала, но потом улыбнулась и поздоровалась, с любопытством разглядывая ее своими угольно-черными глазками.
Аббатисса дала ей аудиенцию за своим роскошным письменным столом, и даже ее строгость и сдержанность несколько смягчились, когда она увидела цветущую, полную жизненных сил, Люсьен Мари. Но деликатно говорила о погоде, интересовалась, как ее рука, пока, наконец, Люсьен Мари без обиняков не спросила, может ли она рассчитывать у них на комнату во время родов.
— А когда это будет? — подняла брови настоятельница, рассеянно перелистывая календарь.
— К рождеству, так говорит доктор.
— Так, 19 декабря, значит, — пробормотала аббатисса, отодвинув от себя календарь.
Люсьен Мари вздрогнула. Что это значит? Но в следующее мгновение ей стало совершенно безразлично, что имела в виду эта старая женщина в монашеском облачении. Пусть у стен действительно есть глаза и уши — все равно ребенок делал ее совершенно неуязвимой, и она радовалась каждой минуте его становления.
— Вам надо еще учесть, что это может случиться и несколько раньше, поскольку вы первородящая, — заметила настоятельница.
— Хочу надеяться, — сказала Люсьен Мари, вздыхая. С одной стороны, ей хотелось поскорее изведать неизведанное, а с другой стороны она начала тяготиться своими размерами.
Ее мать, Фабианна Вион, в таких случаях говорила: даже самые наши близкие друзья — и те не могли догадаться, что я ожидаю ребенка. Посмотрела бы она сейчас на меня, подумала Люсьен Мари, а вслух сказала:
— Я уж думаю, а вдруг у меня близнецы?
— Едва ли, непохоже что-то, — улыбнулась аббатисса. — Но мы можем это легко проверить…
Она позвонила и распорядилась сделать просвечивание. Рентгеновский аппарат являлся гордостью монастыря. Аббатисса проследовала через вестибюль в тот момент, когда Люсьен Мари направлялась к выходу.
— Так добро пожаловать к нам в декабре, — обратилась она к ней по-французски. И добавила по-испански: «Por Navidad».
Что означало «рождество», но было также старинным словом для такого понятия как «рождение».
Люсьен Мари начала спускаться с горы, но оказалось, что даже и спуск гораздо более утомителен, чем она ожидала. Она обрадовалась при виде мужчины, спешившего ей навстречу.
— Ты что, с ума сошла, решила приключений поискать? Одна пустилась в такой путь! — воскликнул он, искренне рассердившись.
Люсьен Мари почтительно выслушала его и чмокнула куда-то в рукав, что привело его в замешательство.
— Господи, до чего же я обрадовался, когда увидел, что это ты, — сознался он, стискивая ее плечи.
— Ничего удивительного, раз человек заслоняет большую часть любого пейзажа. Но это не близнецы, это одиночка, — успокоила она его.
Защищая себя, она подшучивала над своим состоянием, потому что в тот момент чувствовала себя очень неуверенно. Нервы ее теперь вибрировали, как антенны, перед жестокостью и насилием, опутавшими весь мир, она уже заранее предугадывала опасности, угрожавшие как всем рожденным, так еще и не родившимся. Она еще не облекала свои мысли в слова, она просто чувствовала, чуяла дым пожарищ, носившийся в воздухе.
Когда ее охватывало подобное настроение, она льнула к Анжеле Тересе. И Анжела Тереса была, как высохшая земля, принимающая дождь и вновь возрождающаяся к жизни.
Анунциате обе они казались свихнувшимися. Часто и Давида тоже ужасно раздражало их отношение друг к другу. Ему хотелось оставаться единственным другом Люсьен Мари, ее единственной защитой.
Мимо них легкой, быстрой походкой прошла молодая девушка. Люсьен Мари поглядела ей вслед.
