После этих, заключенных в скобки слов, она опять вернулась к Кармен.
— А она только смеется, и все отрицает. Ах, как нелегко нынче быть матерью. Но ведь девочек надо сначала запутать как следует, чтобы не играли с мальчиками слишком долго. Вот я сейчас и послала ее исповедаться. Ей, конечно, не понравилось, но пришлось все-таки идти. Уж так я жалею, что отец Себастьян умер! Он-то умел говорить о вечном суде и о неразумных девах, так и почувствуешь, как пламя лижет кожу.
Люсьен Мари с изумлением взглянула на кроткую, добродушную Консепсьон.
— Я не знала, что вы такие… такие набожные, — сказала она, не находя более точного слова. Хуан всегда был непрочь подчеркнуть свою нелюбовь к церкви.
На лице у честной Консепсьон отразилось смятение и обида, как у человека, стоящего перед тяжелой проблемой. Такое выражение придало патетический оттенок ее бедным, убогим словам, когда она проговорила:
— Нет, конечно, но… когда все стало таким, как оно сейчас есть… и потом все равно надо платить за все, за церковь и за священника… так должны же мы иметь от них хоть какую-то пользу! И потом… Мы ведь видели что случилось с теми, кто срывал иконы.
Тут загрохотал фен, и разговор пришлось прервать. Стало жарко, Консепсьон распахнула окна и дверь.
Вскоре в одном окне показалась развевающаяся мантилья, и перед ними уже стояла Кармен, глаза ее так и искрились веселым смехом.
— Три «Аве»! — крикнула она матери. — Три «Аве», всего-навсего! Я уже их прочитала!
— Три «Аве»! — повторила ее мать. — Какое же это покаяние?! Разве он не запретил тебе встречаться с Пакито?
— Нет!
— Не читал тебе строгую мораль?
— Нет!
— Неужели он тебя не наказал? И не предупредил никак?
— Нет, нет, нет.
— Значит, ты не сказала ему правду!
— Нет, сказала…
Последнее «нет» звучало не совсем уверенно.
— Посмотри на меня, Карменсита. Как могло случиться, что священник дал тебе прочесть «Аве» только три раза?
Кармен покачалась с носков на пятки, потом всей своей красивой, стройной фигурой выразила недоумение, а также нежелание задерживаться на этом вопросе.
— А это был новый священник из Мадрида…
— Святый боже, — еще один из Мадрида!.. Ну?
— Сначала он не слышал, что я говорила…
— Да?
— И сказал: дитя мое, говори погромче… Но я испугалась и не могла говорить громче. Тогда он сказал: дитя мое, говори по-испански, а не по-каталонски… но…
— Кармен! Ты притворилась, что знаешь только каталонский?
— Да, — прошептала Кармен, и глаза ее заблестели. — А потом он не понял, что я говорила… и не хотел показать, что не понимает… Потому что довольно скоро он сказал мне: иди с миром, дитя мое. И прочти три «Аве». Так что я сказала правду, и получила отпущение грехов.
Консепсьон обернулась к своей клиентке с выражением досады и гордости. Ну и дочка, сумела провести священника из Мадрида…
Но отпущение грехов есть отпущение грехов, спорить теперь было не о чем.
Консепсьон начала расчесывать щеткой волосы Люсьен Мари прежними покойными движениями, от всей ее фигуры веяло теплотой и добродушием. Но вдруг она что-то вспомнила и прорычала в окно:
— Ну, смотри, голубушка, увижу тебя еще раз с твоим Пакито, не миновать тебе валька!
Что делать бедной матери? Должна же она как-то обеспечить добродетель своей дочери и ее будущее счастье?
Люсьен Мари рассказала вечером об этом эпизоде Давиду, после того, как он сплавил доктора Стенруса потрясенной супруге, время от времени повторявшей: о господи, ему же запрещено пить…
Давид засмеялся и сказал:
— В мире религиозных идей существует точка зрения лягушки, только ее трудно принять даже язычнику.
— А я понимаю Консепсьон, — заключила Люсьен Мари. — Она любит своего ребенка, и ей дела нет до того, консервативно она сама настроена или революционно, набожная она или язычница.
— Вот эта типично женская точка зрения и пугает мужчин, — вздохнул Давид.
Люсьен Мари сразу вспыхнула:
— А тебе не кажется, что есть и мужская точка зрения, и она пугает нас никак не меньше? Вспомни жертву Авраама.
— Не вынуждай меня защищать такие жестокие мифы. Но смысл их наверно в том, что мужчина, любящий всей душой, в состоянии пожертвовать всем, даже своим ребенком, богу. Тому, что он называет богом, — уточнил Давид.
