Но в тех случаях дело объяснялось стыдом, имеющим социальные причины, он не мог иметь места в случае Люсьен Мари. Или мог? Может быть, здесь сказалось неосознанное смущение девушки из французской семьи перед элементом незаконности в их отношениях? Он же не мог заставить себя говорить «моя жена». И ей тоже казалось неестественным думать о нем как о «моем муже», о «моем супруге в горе и в радости», в доме которого ее настигла болезнь. В глубине души оба они все еще были любовником и любовницей, играющими в женатых людей.
Странно. Неужели действительно несколько строчек, прочитанных над ними мэром или священником могут вызвать какие-то изменения в их душе? Как будто их собственное решение, их собственное желание соединить свои судьбы было не самым главным.
Им пришлось посидеть в машине и подождать, пока врач пошел в свою приемную звонить в больницу.
Счетчик в такси гвоздиками прибивал набегающие секунды. Люсьен Мари слабела все больше, ее все сильнее сотрясала дрожь.
Давида охватило странное чувство, в памяти оно предстало перед ним бесчеловечным и душераздирающим эпизодом. Несколько лет назад, когда он еще был женат на Эстрид, она заболела гриппом. У нее была высокая температура и во избежание заражения она попросила его спать на диване в его комнате. Ночью он проснулся оттого, что звонил звонок, Он вскочил и спросил сонным голосом, не нужно ли ей чего-нибудь. Нет, заверила его Эстрид и попросила извинения, что его разбудила, она только завела будильник, чтобы в назначенное время принять сульфидин. И перевела стрелки на следующий раз.
Сейчас он вспомнил ее хриплый голос и блестящие от жара глаза, и подумал: бедная девочка, какая она была беспомощная, при всей своей деловитости. Даже когда волны лихорадки, как волны прибоя, накрывали ее с головой, она рассчитывала только на свое собственное умение плавать. Она сама была и пациентом и врачом, он не понадобился даже для того, чтобы подать ей ложечку с лекарством.
Разве мог он знать, насколько она была несчастлива из-за того, что он этого не сделал?
Он почувствовал, как Люсьен Мари всей своей тяжестью привалилась к его плечу. Ничто не могло быть ей более чуждым, чем лечить себя по будильнику. Он знал ее способность страстно чему-нибудь отдаваться. А вдруг она так же страстно отдастся и болезни и… Что же так долго не приходит доктор?
Нет, вот он, наконец-то. Монахини ждут их в своей больнице.
Шофер поехал зигзагами вверх по склону горы, машина подпрыгивала и сотрясалась. Каждый толчок все более болезненно отдавался в теле Люсьен Мари.
Монастырь расположился на горном уступе. Белые стены среди кипарисов, лавров и высоких тополей.
Две монахини в средневековых одеяниях ожидали их у ворот. Они очень приветливо приняли Люсьен Мари, но у Давида появилось знобящее чувство, что их уход за больным и лечение относятся к той же эпохе, что и одежда.
Казалось, они только и ждали, чтобы он оставил ее им, а сам исчез вместе с машиной, и внезапно он решил так и сделать.
— Я вернусь опять, — успокоил он Люсьен Мари, и они с шофером опять со страшной скоростью понеслись на старой колымаге, петляя и подпрыгивая, вниз с горы.
— Вы не знаете, где живет доктор Стенрус? — спросил он.
Ну как же, Гонзалес знал, конечно. И опять они понеслись, петляя по серпантинной дороге, только теперь уже вверх, на склон другой горы, огибая углы, мимо пропастей, и, наконец, подъехали к другому горному выступу, с низким домиком среди тополей и алоэ.
Госпожа Стенрус вышла на крыльцо, величаво сняла с себя кухонный передник, отложила полуощипанную курицу и заявила, что муж ее лежит в постели.
— Он болен?
— Нет, отдыхает перед завтрашним днем. Завтра у него ответственный день…
В маленькой голой белой комнатке лежал Туре Стенрус в полосатой пижаме, и лицо у него было еще более апоплексически малиновое, чем обычно.
Давид спросил в отчаянии, сознавая свою беспомощность:
— Ты не можешь встать и пойти со мной? У Люсьен Мари заражение крови.
— А кто такая Люсьен Мари?
Ах да, верно. Опять эта вынужденная ложь, ей бы следовало наконец стать правдой.
— Моя жена. Разве я тебе не говорил, что женился вторично, на француженке? Она приехала сюда…
