Давид сделал попытку что-нибудь у него купить — сигареты, спички… У Жорди не было ни того, ни другого. Тогда Давид купил несколько плохих открыток с видами Соласа и сказал:
— Сегодня мы ходили вверх по реке, до красивой старой усадьбы. Владелицу, кажется, зовут Анжела Тереса. Это вы о ней говорили?
— Анжела Тереса Фелиу. Да, я имел в виду ее.
— Она не захотела нас видеть.
— Анжела Тереса боится людей.
— Как? Почему?
Жорди сказал ровным сдержанным тоном:
— У нее были свои… горести.
Человек должен отвечать, когда люди спрашивают; но это и все. Отвечать так, чтобы стало не на много яснее.
— Как вы думаете, согласится она сдать нам две-три комнаты? — спросил Давид, потому что сейчас его интересовало только это.
— Если бы вы могли с нею поговорить… — замялся Жорди.
— Иногда поговорить с человеком совсем нелегко, — сказал Давид многозначительно.
После того, как появилась Люсьен Мари, Жорди опять ушел в свою раковину, как это обычно делают все одинокие и легко ранимые люди.
Он бросил на Давида быстрый взгляд, немного менее безразличный, чем прежде.
— В этой стране есть много длинных ушей, — покачал он головой. — Человек здесь привыкает говорить, ничего не сказав. В конце концов оказывается, что и говорить нечего. И мыслей никаких нет.
На это нечего было ответить.
Жорди исчез за занавеской из материи, похожей на мешковину. Давид успел заметить, что в его закутке размером с чуланчик, не более, стояла солдатская раскладушка с вытертым серым суконным одеялом. Очевидно, это был весь его дом.
Жорди появился с бутылкой самого дешевого вина и двумя рюмками, налил одну Давиду, другую себе.
— Моя очередь, — сказал он и на мгновение стал мягче и свободнее в манере держаться при мысли о том, что угощает он. — Вы хотели услышать историю Анжелы Тересы?
— Если это не тайна, — сказал Давид.
— Нет, эта история не из таких.
Давид ждал, по Жорди, казалось, потерял способность свободно с кем-либо общаться. Слова у него умирали, прежде чем дойти до губ. Он сделал быстрый глоток из своей рюмки.
— Анжела Тереса, — промолвил Давид тихо, прислушиваясь к красивому звучанию этих слов, — молодая и знатная дама, наверно?
— Анжела Тереса? — переспросил Жорди и коротко рассмеялся. Смех его походил на сухой кашель. — Нет, ее сыновья были бы сейчас мужчинами среднего возраста, а старик Фелиу вообще простого происхождения, хоть и заработал небольшое состояние, когда был управляющим, так что смог купить себе эту усадьбу. Нет, Анжелу Тересу не назовешь знатной дамой.
Для Давида два слова заслонили все другое: были бы…
— А сыновья?.. Они?..
— Нет их, обоих, — произнес Жорди совершенно невыразительным тоном. — В гражданскую войну они оказались по разную сторону баррикад.
— Как ужасно для родителей! — вздохнул Давид.
— Для Анжелы Тересы, — поправил сухо Жорди. — Папаша Фелиу был хитрая бестия, старый крестьянин, не доверявший никакому правительству. Вначале ему даже казалось, он в выигрыше, раз сыновья по обеим сторонам…
— А сами сыновья были врагами?
— Нет, что вы. Сначала между Хосе и Эстебаном больших идейных разногласий не было. Оба они были из новой молодежи. Хосе пошел в Фалангу, потому что в то время она обещала реформы и некоторые гарантии против кровавых бунтов. Хосе вообще был человеком, который хотел сам иметь мир и спокойствие и другим их обеспечивать.
Давид сказал с изумлением:
— И это вы так говорите о Фаланге?
На мгновение губы Мартинеса Жорди насмешливо искривились.
— Вы ошибаетесь — я говорю о Хосе Фелиу. Я был другом и однолеткой с Эстебаном, но мне очень нравился его старший брат Хосе. А его мать…
Жорди сделал глоток из рюмки, посмотрел в пустое ничто, сказал более молодым, более живым голосом, каким говорил когда-то:
— Она была такой грациозной, когда шла по траве… Обычно она выходила из дома и давала нам хлеба с кальмаром, а иногда садилась на ступеньку к источнику и смотрела, как мы с Эстебаном играли. Иногда сама разгорячится, характер у нее был такой же живой, как у Эстебана. А теперь…
Он прервал себя, мельком взглянул на Давида и прибавил другим тоном:
— Ах да, вы ведь еще не видели Анжелу Тересу. А тогда она была полна огня и жизни, совсем как Эстебан. Эстебана сердила осторожность Хосе. Наступил момент — что выбирать, реформы или безопасность, и он не выбрал безопасность. Когда началась война, Эстебан пошел рядовым на сторону правительства. Его произвели в чин и вскоре он получил повышение. Он был из тех легендарно отважных, что после страшного разгрома могли снова и снова организовывать сопротивление.
