30. Беззвездная ночь в декабре…
Берег был окутан влажной черной пеленой с туманным отсветом от города снизу, когда он шел по шоссе, длинным обходным путем. В такой тьме прямую дорогу не найдешь.
Тьма? Всего лишь серый туман по сравнению с чернотой туннеля под апельсиновыми деревьями. Здесь он пробирался между стволами деревьев ощупью, шаг за шагом.
Внезапно какое-то неведомое чувство подсказало ему, что вблизи есть люди.
— Есть здесь кто? — спросил он вполголоса.
В то же мгновение свет от фонарика ударил ему прямо в лицо. Сноп света был резкий, как взрыв, ослепленный, он выпрыгнул прочь из светового шара. Его остановил грубый окрик, дуло карабина ткнулось в световой круг и прокричало ему свое круглое О.
Давид поднял руки вверх, он увидел рукав мундира и отблеск света на черной каске.
Их, как всегда, было двое.
Не он, сказали они друг другу. Это не Жорди, это иностранец.
Давид обрадовался. Значит, Жорди по-прежнему на свободе. Он бежал, возможно, он уже во Франции.
Когда свет фонарика переместился, он увидел их красные от холода носы и подумал: вот бедолаги, стоять на посту в такую ночь. Ему хотелось сказать: плюньте вы на все, ребята, пошли, опрокинем стаканчик за моего сынишку.
Но дуло карабина умерило его благожелательность ко всему свету.
— Что это вы здесь караулите? — поинтересовался Давид. — Ведь вы же сами видели: Жорди здесь нет.
— А вдруг он придет? И потом, кто-нибудь может прийти его навестить, — сказали они многозначительно. — Где вы были так поздно?
Нет, в таких крестных он не нуждается.
— Моя жена только что родила, это наш первенец. И она еще в больнице. Спросите ваше начальство, он ехал с нами в машине до самой монастырской больницы, — объяснил Давид.
Тогда они что-то проворчали — может быть, даже поздравили — и пропустили его.
Дом был тоже погружен во тьму, не виднелось ни полоски света. Конечно — обе старушки спали. Эх, хорошо бы ему удалось их не разбудить… Ключ… ах да, верно, он у него с собой, в кармане куртки.
Он повернул ключ так бесшумно, как только мог, но замок тихонько скрипнул, дверная пружина тоже. К его удивлению, в доме совсем не было темно. В холле горела лампа, но снаружи ее свет совершенно не был виден. Он посмотрел на окно. На окне висела штора, как во время затемнения, несмотря на закрытые ставни.
— Заприте, — послышался голос Анунциаты.
Он механически послушался и круто обернулся. Вот же они стоят — прямо за дверью в кухне, их глаза блестят в полумраке. Как странно — они полностью одеты и стоят так, как будто за ним следят…
— Это только он, — произнесла Анжела Тереса вполголоса.
Только он?
— Как мило с вашей стороны, что вы не спите и ждете… — начал было он. — Мальчик. Оба хорошо себя чу…
Дальше сказать он не успел, потому что кто-то еще оказался рядом с обеими женщинами. Не важно, что освещение слабое…
— Пако! — ахнул он и застыл от нахлынувших на него противоположных чувств. Облегчения, что его друг на свободе. Страха, что он именно здесь, у него дома, ощущения, что его самого засасывает водоворот событий… — Ты здесь? Когда кругом выставлены посты, везде полно жандармов!
— Мы знаем, — сказала Анжела Тереса.
Давида почти затошнило от мысли о только что высказанном им тщеславном предположении.
— Пойдем наверх, поговорим, — сказал он. Теперь он понял, для чего была нужна штора — у него тоже появилось ощущение, что у замочной скважины и у щелей есть глаза.
Обе старые женщины пошли к себе, с явным облегчением перекладывая всю ответственность на мужчину.
Давид начал медленно подниматься по лестнице. Он так устал, что шатался, но сон как рукой сняло.
Жорди шел сзади. Видно было, что он спал в костюме, что давно не брился, щеку пересекал красный рубец, как от удара хлыстом. Позже Давид узнал, что это пуля прошла так близко. Жандармы стреляли в темноту, наугад, когда он бежал.
Он еще не произнес: пи слова. Был просто телом, находящимся там, где ему быть не следовало, душой, спрятавшейся за беспокойными, воспаленными от усталости глазами.
