— Ур-ра!.. — грянули окружающие.
— Ребята, обедать! — распорядился Японец.
Господин Фицек показал на кресло, стоящее во главе стола:
— Японец, сюда!
Но Японец отмахнулся.
— Во главе стола сядет роженица!.. Флориан, подавай! Нос при бочке! Роженица и пальцем не двинет. Поняли?
— Поняли, — пробурчали яссы и по очереди входили в комнату смотреть на новорожденного, затем приступили к еде.
Флориан разливал дымящийся гуляш и подавал. По второму разу каждый брал сам. Дети ели в комнате, на подоконнике.
— Что за гуляш! — сказал Японец. — Флориан, еще тарелку… Госпожа Фицек, отлично! — обратился он к хозяйке, сидевшей во главе стола. — Разрешите поцеловать вас за это.
— Но, господин Батори… — покраснела до ушей Берта.
Японец встал. Согласно всем правилам приличия поклонился и поцеловал ей руку.
Лицо Берты вспыхнуло, она испуганно спрятала руки под стол.
— За такой гуляш вы ордена достойны — больше, чем тот негодяй Полони[19]. И ты, косматый сапожник, еще жаловаться смеешь? Жена тебе такой гуляш варит, а ты, вместо того чтобы ручки целовать, жалуешься? Пиво давай!
Нос наливал, и пиво густой пеной заполняло бокалы. Яссы ели, пили, смеялись, сидя вокруг длинного стола. Пиво шипело, булькало, из карманов вылезли бутылки вина. Под апрельским солнцем горело красное и золотилось белое вино. Настроение повышалось.
Японец оттолкнул от себя табуретку.
— Эй, яссы, кто здесь главный?
Сидевшие вокруг стола подняли бокалы пива и грянули:
— Ур-ра, Японец! За твое здоровье!
Иссякало пиво, кончалось вино, росло веселье. На шее Японца вздулись вены, кожа покраснела.
— Банда, танцуем!
Все встали, некоторые уже шатались. Окружили вожака. Из окон, улыбаясь, высовывались жильцы. Флориан принес шарманку. Нос оставил бочку и стал вертеть ручку шарманки.
Японец, засунув руки в карманы бархатной куртки, пел:
За Дунаем, за Тисой,
Я средь яссов — ясс большой,
На мне куртка — загляденье,
В ней гуляю в воскресенье.
Чуть с постели — я к бутылке,
Выпью — дам по морде милке.
Там, где драка, я у нас
Тоже самый первый ясс,
Подвернись мне только — разом
Засвечу фонарь под глазом…
И когда он дошел до слов:
Выбрасывай же ноги враз,
На целый мир поднимем пляс, —
г-н Фицек, уже нетвердо державшийся на ногах, так высоко подбросил ноги, что шлепнулся.
Яссы же танцевали все вместе, засунув руки в карманы брюк; в углу рта дымящаяся папироса, шапка набекрень, волосы выбились; они начали ритмическим шагом, сначала медленно, затем все быстрее; Японец посредине, точно вожак волчьей стаи.
Яссы кружились, кружился Японец; затем он вошел в квартиру и вынес новорожденного; держа над собой, как святыню, осторожно положил его на руку и стал так танцевать.
— Лайчи, вырасти большим! — крикнул он; потом опустил голову на одеяльце и шепнул: — Будь счастливей, чем я…
Затем отнес ребенка обратно. Из окон ему хлопали жильцы.
— Браво! Бис! Ур-ра Японцу!..
Все быстрее пляска. Руки по-прежнему в карманах брюк и папироса в углу рта.
— Пива! — взревел вспотевший Японец и, схватив Носа за плечи, поднял его и понес к бочке.
— Наливай, щенок, — пить хочу!
Все пили. Снова танцевали. Солнце уже покинуло крыши. Смеркалось. Кое-кто из яссов храпел, опустив голову на стол, залитый вином и пивом.
Японец тоже отяжелел. Он побрел к Фицеку, сел рядом с ним, потом поставил г-на Фицека на ноги и, чтобы тот не упал, поддерживал его одной рукой, другой жестикулировал.
— Дюри!.. Дорогой дружище Дюри…
— Фицек… — пробормотал тот.
Но Японец не слышал и продолжал; глаза его налились кровью.
— Дюрика, мой дорогой! Оставь их. Приходи к нам. Мы здесь устроим свой мир. Негодяй! Шниттер — негодяй! Верно? Дорогой дружище Новак…
Господин Фицек ответил, что действительно все негодяи, только они двое честные. Японец свободной рукой погладил его. И когда г-н Фицек согласился к нему пойти, Японец наклонился и поцеловал его.
На двор опустился полумрак. Яссы пели и пили вокруг длинных столов.
— Смотри, дорогой Дюрика… вот две газеты. — И из кармана Японца выползли порванные газетные страницы.
Японец прислонил Фицека к стене и в темноте стал разбирать буквы.
— «Царь дал конституцию русскому народу. Революция принесла уже свой первый плод. Телеграммы извещают, что народ радостно принял манифест. «Божьей милостью мы, Николай Вторый, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, и прочая, и прочая, и прочая…» Дорогой Дюрика… и прочая… Понял?..
