Фицек с отвращением смотрел на несчастного худого человека.
— Извольте, извольте, если только не долго будете рассказывать.
— Я постараюсь… — И г-н Чепе, изящно склонившись набок, сказал: — Pardon.
Словом, дело дошло до суда, и после суда Майор не дал моей матери больше ни крейцера. Тогда я разозлился и сказал правду. Майора арестовали. Сначала он отпирался, потом признался, и меня выпустили… Pardon. Но в тюрьме я заболел. У меня начался острый колит. Меня через полчаса выгоняют с любой работы… Да и понятно. Страховая касса полгода платила мне, а больше платить не хочет, хотя я имею на это право: я инвалид… Все смеются надо мной. Сегодня я снова был у директора страховой кассы, у господина Шниттера, и когда я сидел в вестибюле, слышу, как он, смеясь, говорит своему секретарю: «Ну здо́рово! Живой газовый завод. Хоть в паноптикум его сажай». Что мне делать, господин Фицек? К кому обратиться?
Слушая его жалобы, г-н Фицек сначала подумал о том, что пошлет его к Пацеру, пусть, мол, тот дает ему советы и выслушивает его «пардоны». Но потом он пожалел Чепе. Однако непременно хотел с ним развязаться до прихода посетителей. «Такой «пардон» всю торговлю может испортить!»
— Господин Чепе, пойдите… пойдите… («Куда бы к черту его послать?»). Пойдите к Новаку… Нет, того нет дома, работает в Вене… Есть! Пойдите к Анталу Франку. Он живет на улице Мурани, знаете, там, где была у меня мастерская. Он вам поможет. Он наверняка знает все ходы и выходы. Он социал-демократ… Да… Платить? Нет, нет, ни крейцера! Только простите, если я попрошу вас кое о чем: в другой раз, когда вам захочется выпить кофейку, вы зайдите туда, напротив, к Пацеру: у него прекрасный кофе и изумительные сухари… Не сердитесь. Ну, бог с вами! Всего хорошего!..
Господин Чепе ушел. А Фицек открыл дверь и окно, чтоб проветрить помещение.
— Ах, Берта, ведь вот не знаешь даже, до чего ты счастлив, пока здоров! Представь себе, что у меня началась бы такая пардонная болезнь… Господи!.. Не закрывай дверь, пускай проветрится. А Пацер может быть доволен: послал я ему посетителя! Да не закрывай дверь! Не бойся, не простудишься — сквозняк полезен! «Пардон»!
ВТОРАЯ ГЛАВА,
в которой все случается впервые: впервые демпингует г-н Фицек, впервые влюбляется Мартон. Кроме того, читатель знакомится с вопросом: «Кто твой отец?»
1
Дома улицы Мурани несколько поизносились. В том конце улицы, который был ближе к улице Дамьянича, дома ремонтировались ежегодно, и потому у них был бодрый вид. А дома, стоявшие ближе к улице Бема, все больше разваливались, и физиономии их становились все более дряблыми. Правда, жильцы размножались быстро, дома — значительно медленнее. Только на одном Иштвановском проспекте вырос громадный доходный домина, да еще два новых дома возвещали о том, что еще не все кончено и что на место погибающих вступают новые. Но ту же истину значительно убедительнее доказывали жильцы, и поэтому улица Мурани кишела детьми.
Дом, в котором жил Антал Франк, дом № 26, колыбель и могила былых мечтаний г-на Фицека, — каждые три-четыре года перекрашивали снаружи и белили коридоры, иногда красили железные перила и решетки черной масляной краской, и даже на крыше изредка меняли черепицу. А нутро домовладелец оставлял нетронутым. Глядя на этот дом с улицы, доверчивый человек мог ошибиться так же, как какой-нибудь юнец, который вечером смотрит на раскрашенную даму и думает: «Как она хороша!»
Антал Франк терпеливо жил в доме месяц за месяцем, год за годом. Маленькую квартирку, состоящую из одной комнаты и кухни, он занимал один, если же оставался без работы, то сдавал койку или кухню. Ему даже в голову не приходило, что он может когда-нибудь переехать отсюда. Для чего? Какой смысл был бы в этом? За такие деньги он все равно не найдет лучшей квартиры и только потратится на переезд, да и мебель портится. Во время переезда с такой мебелью случаются странные вещи. Например, шкаф, который шестнадцать лет подряд служил как миленький, хотя купили его уже старым, — этот шкаф во время переезда может рухнуть, как измученная кляча, и тогда сам бог его не воскресит. А так, стоя на одном месте, он держится молодцом. Зачем же переезжать? В этом нет никакого смысла. Да и, кроме того, Антал Франк принадлежит к той породе людей, которые уже привыкли ко всему. Он привык к своей чахотке, к жене, к тому, что надо вставать в пять часов утра, к союзу, куда он каждый вечер ходит читать или побеседовать. Правда, при этом разговаривают другие, а он слушает. Так сидит он до поздней ночи, пока его не начнет клонить ко сну. Тогда он идет домой и ложится, чтобы встать в пять часов утра и снова идти на работу.
