— Я съел два рогалика… Выпил бы чего-нибудь горячего. Замерз очень.
Жена Фицека встала. Босиком, в одной рубашке, подошла к двери, заперла ее, затем неловко погладила сына и, так как в доме ничего больше не было, сварила ему липовый чай.
— Он и от кашля помогает, — сказала она.
Мартон выпил горячий чай, закусил хлебом с маслом, затем залез к ребятам под одеяло. Растолкал их, потому что они заняли его место, и в полусне слышал еще, как отец сказал:
— Увидишь, Берта, из этого мальчика человек выйдет. Это наш самый удачный ребенок.
…Мартон заснул. Г-н Фицек положил деньги под подушку.
«Если бы все раз в неделю, — подумал он, — продавали рогалики, это была бы большая помощь. Пятеро детей… ну, да младших еще не погонишь… Как медленно они растут, до чего медленно! Если бы выросли и помогали мне! Да… Но рогалики… Я слышал — ищут официанта в пивную. Попытаюсь, кто знает?..»
…Тридцатого апреля Мартон едва высидел на уроках. Вечером он пойдет в парк. Еще не было случая, чтобы он не спал всю ночь.
Лайош Рошта пришел за ним в восемь часов, и они побежали.
— Свежие рогалики с маком, соленые крендельки!
Но после полуночи Мартон вдруг очень устал. Сонно глядел он на рассвет. Никогда не видел он еще край неба лилово-розовым, слабые лучи солнца освещали самые верхушки деревьев. Лайош едва волочил ноги; головы ребят повисли, как у больных цыплят.
— Пойдем ляжем спать.
— Где? — спросил Лайош.
— А в кегельбане, там нет никого.
Улеглись, рогалики сложили в одну корзину, другую перевернули — она служила подушкой. Уснули.
В одиннадцать часов утра их разбудила тетка в пенсне.
— Это еще что такое! Если вы дрыхнуть будете, все рогалики останутся непроданными. Марш! Где это слыхано? Ночью выспитесь.
В три часа дня владелец ресторана Вельдеши крикнул:
— Идут! Все убрать!
Официанты в мгновение ока убрали все со столов. В секунду исчезли скатерти, кружки, тарелки и приборы.
Появилась огромная толпа с красными знаменами. В «Зеленый охотник» набилось столько народу, что нельзя было шевельнуться. Играл оркестр, затем с эстрады кто-то начал говорить. Толпа кричала: «Свинство!», «Долой!», «Верно!».
Мартон прижал к себе корзину с рогаликами, его сонные глаза стали величиной с булавочную головку, корзину держать было неудобно.
— Положи, сынок, — обратился к нему черный усатый человек. — Не бойся, не возьмем.
Он сказал это таким голосом, что Мартон поверил. Мальчик, встав на цыпочки, некоторое время слушал речь, но затем перед ним смешалось все. Ему хотелось спать, спать…
Когда оратор кончил, все расселись вокруг столов. Мартон снова приступил к работе и услышал, как кричит Лайош Рошта:
— Товарищи! Свежие рогалики с маком, соленые крендельки!..
Мартону понравилось слово «товарищи», и он тоже стал кричать так.
Усатый человек подозвал его к себе.
— Тебя, сынок, как звать?
— Мартон Фицек.
— Кто твой отец?
— Сапожник.
— Сколько вас?
— С папой и мамой семеро.
— А что ты делаешь с заработанными деньгами?
— Домой несу. Мы бедные.
— Ну, тогда садись. Есть хочешь? Съешь пару сосисок и выпей кружку пива. Заплачу за тебя.
Мартон сел и смотрел на чужого усатого человека, как на чудо. Может, от ласковых слов, но, может, от усталости ему захотелось плакать.
— Ну как, очень устал?
— Со вчерашнего дня работаю.
Усатый человек положил перед Мартоном сосиски и сказал женщине, сидевшей рядом с ним:
— Ну и свинство!..
Вечером Мартон подучил форинт восемьдесят крейцеров. Горло у него пересохло. Глаза впали. Он возвращался домой смертельно усталый, Лайош Рошта — тоже, но они шли пешком, потому что трамвай стоил десять крейцеров, а Мартон все деньги хотел принести домой. Лайош Рошта же хотел купить себе брюки.
9
…На поезд его никто не провожал. Он никого не хотел видеть. Багаж его состоял из одного солдатского сундучка, да и тот казался слишком тяжелым, хотя в нем было только две смены белья — весь капитал, который остался у него после нескольких опустошительно-бурных месяцев. Слишком тяжелым казался ему сундучок, или, может быть, на сердце было тяжело?
Он купил билет до Вены. До отхода поезда оставалось полчаса.
Вошел в вокзальный ресторан, захотел выпить кружку пива, но, заметив знакомых среди сидящих у столиков, тут же повернулся и вышел из ресторана. Он не хотел встречаться ни с кем. Сел на скамейку в углу, сундучок поставил на колени и положил на него голову, чтобы его никто не заметил в чтобы он никого не видел. Вена… Что еще там будет? Город как город. Все равно! Только бы освободиться от этих. От всего: от союза, завода, жены, ребят, улицы. Уйти куда угодно, а то здесь он не вынесет больше. Здесь могут случиться такие вещи, о которых он после пожалеет.
