Горячие сердца - страница 8

— Отвечать! — крикнул эсесовец и шагнул к ней.

Женщина вздрогнула, как будто успела забыть о его присутствии, и тихо ответила:

— Не могу.

— Можешь. Мы знаем, мы всё знаем!

Она недоуменно посмотрела на говорившего.

— Что вы можете знать? — И покачала головой.

Порывшись в сумке, эсесовец поднес что-то к ее глазам:

— Твой муж?

Женщина ничего не ответила и отвернулась. Лежавшие в кустах поняли, что ей показали фотографию агронома.

Мальчик быстрым движением хотел вырвать карточку у немца, но тот ударил его по руке. Ребенок вскрикнул от боли.

— Вот кто скажет нам все! — уверенно произнес офицер и толкнул ребенка перед собою. — Иди вперед.

— Нет, нет! — быстро проговорила женщина, и в голосе ее в первый раз прозвучал испуг. — Не надо... Я скажу...

Прохор всем телом двинулся было к дороге, но на его рукав легла твердая рука агронома...

— Тогда говори. Ты останешься жива и твой... — офицер указал на мальчика, — твой кнабе.

— Но... я не могу.

— Не надо оперы! — насмешливо произнес немец. — Нам некогда.

— Я не могу при нем, — тихо, так что слова едва донеслись до кустов, произнесла женщина. Она кивнула на ребенка: — Он скажет отцу.

— Он ничего никому не скажет, — уверенно произнес эсесовец, и рука его привычным движением откинула клапан кобуры.

Мальчик бросился к матери с отчаянным криком:

— Мама!

Больше он ничего не успел сказать. Два выстрела, один за другим, свалили его. Третий был послан уже неподвижному телу ребенка.

Прохор чувствовал, как дрожит лежащая на его запястье рука партизана. Он покосился на агронома и отвернулся: из-под маленьких стекол очков, вокруг носа, в бороду стекали слезы. А губы были плотно-плотно сжаты.

Прохор снова поглядел на дорогу. Женщина стояла неподвижно. Ее голова была откинута. Может быть, ее взгляд был устремлен в небо, залитое алым заревом заката, а может быть, она с силой закрыла глаза.

— Теперь говори! — крикнул офицер.

Словно очнувшись, женщина широко раскинула руки, как для распятия, но тут же голова ее бессильно поникла, руки упали, как крылья подстреленной птицы. Солдаты поволокли ее к деревне.

Когда вдали затих стук мотоциклов, Прохор почувствовал, что у него совершенно затекла рука, сдавленная агрономом. Заплаканные глаза партизана были устремлены туда, где на фоне алого горизонта темнели крутые крыши избушек...

— Как ты мог это выдержать? — спросил я Прохора.

— Скажи мне лучше, как мог это выдержать он?.. Знаешь, что он мне сказал потом? «Он умер легко, мой мальчик... Иначе они стали бы мучить его, добиваясь показаний»... Признаюсь тебе: если бы рядом со мной не было этого маленького человека в очках, я... сорвал бы задание, — сказал Прохор и закрыл глаза. — Иди-ка, дай мне поспать.

Я вышел из землянки, хотя видел, что глаза его попрежнему открыты и едва ли он сумеет заснуть.

Полковник неодобрительно покачал головой:

— Вы попросту устали. Нужно отдохнуть.

Прохор вскинул свою тяжелую голову:

— Прошу дать мне любое задание, и вы увидите...

Но полковник твердо повторил:

— Доложите начальнику штаба: вам приказано отдохнуть. Поезжайте в город и раньше завтрашнего дня не возвращайтесь!

В голосе полковника прозвучали нотки, которые мы достаточно хорошо знали, чтобы уже не возражать, когда их слышим.

Нам ничего не оставалось, как ехать «отдыхать».

Мы приехали в город, когда он тонул уже в вечерней мгле. Непривычно просторными казались улицы с редкими автомобилями. Мы шли мимо затемненных витрин, мимо едва мерцающих огней светофоров. У площади мы попали в поток людей, стремившихся к слабо освещенной двери большого здания. То был концертный зал. Давался фортепианный концерт. Прохор в нерешительности остановился перед афишей.

— Раньше рассвета возвращаться не велено? — спросил он.

— Не велено, — ответил я.

— В ресторане столько не высидеть?

— Не высидеть.

— Займемся интеллигентным развлечением, — сказал он со смешком и ткнул в афишу.

— Тебе неинтересно, — сказал я,

— Я для тебя, — ответил он и отворил дверь. — Ты послушаешь, а я сосну.

Я знал: это говорится, чтобы позлить меня.

В партере Прохор демонстративно вытянул ноги, поудобнее устроился в кресле, делая вид, что вот-вот заснет.