Владимир счел необходимым принять ее тон. Стараясь быть кратким, он изложил, что требуется Степному от цеха. Под конец не удержался и рассказал больше, чем было необходимо. И горячее, чем хотел.
— Вы знаете, на июнь нам… — заговорила девушка.
— Знаю: на двадцать пять процентов увеличили программу.
— Вы хорошо информированы.
— Справитесь?
— Попробуем.
— А на тридцать?
— Зачем нам продолжать беспредметный разговор?
Последняя фраза была сказана резко. У Владимира на щеках проступил слабый румянец.
Чуть подумав, Антонина Федоровна смягчилась.
— Идемте, я вам все покажу.
Они пошли участком. С жужжанием, с визгом, со звоном круглые дисковые пилы резали дерево. На станках строгались доски. Транспортер подавал заготовки на сборку.
— Механизация, — одобрительно сказал Владимир, — поточное производство.
И тут же он, отбросив стеснение, с жаром стал говорить спутнице, что примерно такой же поток он хочет создать на стройке домов. Только двигаться будут не детали, а люди и машины. Для этого…
Девушка слушала внимательно, но ответила твердо:
— Не могу.
— Хорошо, пусть не можете. Но хотите помочь поселку?
— Людей мало.
— Отлично. Я вам пришлю двух плотников. Идет?
— А площади? Где их взять?
— Уплотниться.
— Легко сказать!
— Антонина Федоровна, вы можете…
— Не могу, — отрезала она. — Вам все отказали, я вы пришли ко мне попытать счастья?
— Ивянский предложил выяснить на месте.
— Тогда понятно. Вот мы с вами и выяснили.
Владимир умолк. Ясно, что продолжать бесполезно. У Антонины Федоровны пролегли складки от носа к уголкам губ. Где он видел эти твердые складки? Знакомые складки. И в них написан отрицательный ответ…
Карпов забыл попрощаться. Он быстро прошел цехом, столкнулся с сутулым курносым начальником.
— Что вам сказала Антонина Федоровна? — спросил, тот и, услышав ответ, развел руками: — Вот видите? Я так и знал.
«Девчонка ваша Антонина Федоровна, вот кто, — зло думал Карпов, покидая приятный на вид, но не гостеприимный деревообделочный цех. — Она, видите ли, не может… Она!»
Тихо, торжественно стоит лес, не шевелит ни одной веткой. Воздух пропитан запахом молодой хвои и ранних цветов. Солнце теплым светом обливает красно-бронзовые стволы сосен. И чудится, будто зажглись светло-зеленые свечки молодых сосновых побегов.
Где-то невдалеке мерно долбит кору дятел; его стук отдает легким звоном.
Дальше — тонконогий сплошной подлесок, густой, как частокол — и вширь и вглубь.
Внезапно — два неба: одно вверху, синее, другое внизу, голубоватое, с блеском, с опрокинувшимся замершим лесом. По берегам озера — буйный ивняк, перемежаемый зарослями благородной седовласой облепихи. И золотистая россыпь огоньков-купальниц. В редколесье, на полянах — густые калиновые кусты с белыми запашистыми соцветиями, колючий боярышник, черемуха, унизанная еще зелеными пока ягодами.
Экое богатство кругом: вечно обновляющийся лес, сибирская тайга… Экая красота!
— Малина! — удивилась Маня Веткина. — Не знала, что в тайге бывает малина.
Она стояла с охапкой огоньков возле малинника, усеянного невзрачными бело-серыми цветочками, и слушала, как музыку, равное, неумолчное гудение пчел.
Что-то треснуло в малиннике. Маня попятилась. Владимир взял ее за руку, она руку не отняла. Так и пошли они, взявшись за руки, молча, прислушиваясь к тихим лесным шорохам, к птичьему пересвисту.
Поразительны сибирские контрасты. Только вчера, в субботу, была буря. Маня приехала на Степной, когда заводской гудок возвещал конец рабочего дня. Ветер от минуты к минуте набирал силу. Он стремительно гнал темные низкие тучи. Гудок срывался, задыхался, захлебывался.
Никодимов метался с кольями.
— Мария Игнатьевна! — крикнул он. — Людей нужно, людей…
Березки гнулись, как былинки. Молоденькая листва билась, шелестела тревожно, точно просила о помощи. Казалось, новый порыв ветра сорвет листья и унесет их с собой.
Маня увидела Костюка.
— Федор, помогите нам!
Он посмотрел взглядом, пугавшим и одновременно чем-то привлекавшим ее.
— Это непременно надо?
Ослепительная молния не сверкнула, а хлестнула плетью, разрезая тучи. Гром и ливень ударили одновременно. Костюк подхватил охапку кольев и топор.
