— Что же вы обо мне думаете, Карпов? — Не ожидая ответа, продолжал: — Вы считаете: Хазаров так себе… суховатый хозяйственник, по уши увязший в повседневные дрязги, разменявшийся на копейки, не видящий дальше своего носа… Так? — Он повысил голос, но ответить снова не дал. — Вы думаете, мне Степной менее дорог, чем вам? Забываетесь, прораб. У Хазарова сердце в груди бьется, может быть, громче, чем у вас, когда он смотрит, как подымается дом… Новый дом!
Карпов молчал. Да он и не смог бы говорить, потому что Хазаров, продолжая речь, набирал темп и входил в азарт. То усмешка, то обида проступали в его словах. Он коснулся прошлого, своей жизни, которая была почти целиком отдана строительству. Он выкладывал перед молодым инженером свое богатство, а оно велико — без малого тридцатилетний опыт работы.
— Так что же, после этого Хазарова можно называть зажимщиком, рутинером и еще бог знает кем?.. Благодарю вас. Подобные разговоры до меня доходили. Вы и представить себе, Карпов, не можете, как это обидно.
Начальник судорожно глотнул слюну, точно вместе с ней хотел проглотить горькую обиду.
— Платон Петрович…
— Нет уж, позвольте, я буду говорить! Я достаточно молчал, как будто это меня не касалось. Вы решили во что бы то ни стало создать оппозицию руководству на Степном.
— Оппозицию?
— Вы возомнили черт-те знает что: способности, дескать, подготовка, инициатива, необыкновенный талант! — продолжал Хазаров, возбуждаясь собственной речью. — Все свои действия вы сознательно обращали против меня, с первого дня, с первой нашей встречи… Против меня, в конце концов, ладно. С этим я найду в себе выдержки помириться, коли надо. Но дело! Но стройка! Вы понимаете, ошибочная организация строительства — это ведь деньги, выброшенные на ветер. Деньги!
— Это правда.
— Да, да, правда. Такая правда, которая не позволяет мне молчать. И я в глаза вам говорю: нет! Поточное строительство опирается на полную механизацию… А у нас?
Единственное окно кабинета до половины закрыто темной занавеской. Свет проникает только через верхние звенья. Когда Хазаров склоняет голову, лицо его темнеет.
Хазаров сделал попытку перейти на холодный тон, который в спорах имеет неотразимую силу.
— Техника не терпит легкомыслия. Не мудрствуйте лукаво, прошу вас, товарищ Карпов.
— Вы ошибаетесь, товарищ Хазаров. Неужели малые дома обязательно голыми руками строить?
— А неужели на мелкое строительство тащить транспортеры, подъемные краны, механические пилы? Большую механизацию? Машинам простор нужен. Иначе они повиснут у нас грузом на шее.
— Почитайте журналы — есть ценный опыт.
— Опыта, извините, мне не занимать. Вот где у меня журналы! — Хазаров постучал себя по лбу. — В наших условиях механизмы простаивали бы девяносто пять процентов рабочего времени. Чистый убыток! — снова горячился начальник, нервно выколачивая своими сильными, загрубевшими пальцами по столу гулкую дробь. — Все равно, как если бы комбайны и тракторы вывести на крестьянскую чересполосицу. Видывали такую?
— Я полагаю…
— Вы мыслите невероятными абстракциями. О, вы неисправимый оптимист! На первых же порах мы с вами, как пробки, вылетим из такой системы. Тут же нужна черт знает какая строгость. Запутаемся, как птенцы в сетях. В сетях, которые вы хотите самому себе расставить. Да нас же снабжение сразу зарежет насмерть?
Хазаров рассмеялся громко, ненатурально. Он выжимал из себя этот смех.
За время работы на Степном Карпов сумел привыкнуть к крайностям начальника, к его резкости, к неровному характеру, но сегодня вновь и вновь поражался ему.
— Платон Петрович, вспомните графики на производствах.
— Конвейер и никаких гвоздей? — Хазаров скривил губы в гримасе-усмешке.
— Именно так, — своеобразный конвейер: люди и механизмы последовательно двигаются от объекта к объекту.
— Немыслимая затея, Карпов, — заговорил начальник, видимым усилием воли смиряя взволнованность, тяжело налегая широкой грудью на стол. Стол заскрипел и сдвинулся. Хазаров с двух сторон крепко вцепился в крышку, точно боялся, что он развалится. — Признавайтесь откровенно, вы верите в ее реальность? Вы… вы ни во что не ставите мое мнение? Мнение старого строителя, который поседел на стройках? Вы отрицаете весь мой многолетний опыт. Вы осуждаете всю мою жизнь! Это… это больно слушать, молодой человек.
