Грубость необходима. Чтобы освободить ее, я должен ее прогнать. Она никогда не забудет меня, так же как и я никогда не смогу ее забыть. Но если мне удастся убедить Аму, что она мне нежеланна, может быть, она сможет жить без меня. Фердинанд Дорак любил женщину, которая не могла отвечать ему взаимностью. Вместо того чтобы упрятать ее в тюрьму, он повел себя гуманно — возможно, первый раз в жизни — и освободил ее. Я могу сделать то же самое, хотя я гораздо больший изверг и чудовище, чем он.
— Капак… я не понимаю… я думала… — Ама замолкает и встает.
Я не могу оторвать взгляда от ее отражения в зеркале. Она смотрит на меня и улыбается сквозь слезы. Я уже готов повернуться и броситься к ней, но не делаю этого. Если бы сделал, то не смог бы отпустить ее. Чудовище во мне взяло бы верх, и она была бы уничтожена.
— Спасибо, — шепчет она.
Я делаю вид, что не слышу. Утерев слезы, она идет к двери, поворачивает ручку и выходит, аккуратно закрыв ее за собой.
Я стою у окна, глядя на задний двор Дворца и думая о том, что раньше принес Аму в жертву, а теперь прогнал ее. Так проще. Жизнь вообще проще, когда смотришь на нее глазами бесчувственного животного.
Я вижу, как они выходят — черная и белая точки на расстоянии в пятнадцать этажей. Они идут к своим средствам передвижения — байку и скутеру, — потом останавливаются и о чем-то говорят. Очень хочется услышать о чем. Подъезжает машина, и они обмениваются словами с пассажирами. Джири смеется, шлепает ладонью по крыше машины, и та едет дальше. Пара еще некоторое время продолжает разговаривать, потом Джири что-то передает Аме. Она на прощание обнимает его и целует. Издали я не могу определить, чем вызван этот поцелуй — страстью или дружеским чувством. Затем она садится на свой скутер и уезжает. Джири отбывает вслед за ней, в последний раз медленно выезжая за ворота.
Я отхожу от окна и оглядываю кабинет, обдумывая свое положение. Исполнены все желания, которыми наделил меня Дорак: власть, богатство, влияние, армия, город… когда-нибудь, возможно, и весь мир. Я могущественнее всех своих предшественников, почти сравним с богами и вполне могу стать когда-нибудь одним из них.
Но я бы все отдал за то, чтобы поменяться местами с Элом Джири и получить этот поцелуй от Амы, а потом просто уйти, чтобы жить нормальной жизнью, умереть и никогда не возвращаться назад.
Мы молча стоим в лифте, пока он спускается вниз. Ама плачет. Я не знаю, что произошло в кабинете Райми, но думаю, что все пошло не так, как он ожидал. Я медленно выхожу из лифта и иду по двору, зная, что делаю это в последний раз. В памяти проносятся месяцы службы в Гвардии, счастливое время, когда я жил с Эллен, годы, потраченные на пьянство… вся моя жизнь.
Мы добираемся до наших байков, и я прочищаю горло:
— Ты сказала ему, что хотела?
Ама улыбается:
— Я сказала ему правду — что люблю его и отдамся ему, но, если был бы выбор, то я не стала бы иметь с ним ничего общего. — Она замолкает, и ее глаза затуманиваются. — И он отпустил меня.
— Что?!
— Он сказал, что не хочет меня. Назвал меня шлюхой. Вышвырнул вон, приказав никогда не возвращаться.
Я смотрю на нее в изумлении:
— А я думал, что он был создан любить тебя.
Она улыбается:
— Но он всегда стремился к большей свободе, чем остальные Аюмарканы. У него появилась возможность отвергнуть меня, и он ею воспользовался. Он сделал это ради меня, хотя и причинил себе боль. — Слезы текут по ее щекам, но это слезы любви. — Он одинок и всегда будет таким, но он освободил меня, потому что любит и не может смотреть, как я страдаю.
— Может, ты ему просто безразлична? — предполагаю я, но она отрицательно трясет головой:
— Нет, ему очень больно, но он вытерпит — ради меня. — Подняв голову, она смотрит вверх, на пятнадцатый этаж, потом мрачно отворачивается. — Этого почти достаточно, чтобы я захотела вернуться назад. Почти.
— И что ты теперь собираешься делать?
— Вернусь к Кафрану. — Она вытирает слезы со щек. — Займусь его новым рестораном. Заведу друзей. Постараюсь забыть о прошлом.
— Ты могла бы поехать со мной, если хочешь, — бормочу я, не глядя на нее.
