Редакция «Замочной скважины» была полна людей, которые по мере сил создавали видимость бурной работы. После того как жизнь в городе сдвинулась в сторону иррационального, рейтинг желтой газеты упал до нуля и, возможно, даже ушел в минус. Но люди все равно шли, просто для того, чтобы хоть ненадолго, но почувствовать себя в лоне цивилизации.
— Нет, вы посмотрите, а! — сказал Степан. — Может, там горит что?
Из-за вычурного дома неторопливо выплывали густые влажные комки белесого дыма. Были они похожи на сахарную вату, которая вдруг каким-то образом научилась летать, попутно вырастая до исполинских размеров.
— Нет, — произнес Дивер медленно, — это туман. Густой туман, у нас на Ладоге такие сплошь и рядом. Видишь, какой плотный, и к земле льнет.
— Так ведь... — сказал Влад, — у нас вроде как не Ладога.
— Фонарь кто-нибудь взял? — вместо ответа спросил Севрюк.
— Так не ночь же! — сказал было Саня Белоспицын и нервно потер матерчатую лямку висящей через плечо сумки.
Туман двигался плавно, стелясь над землей, как вышедшая на охоту кошка, и вместе с тем удивительно быстро.
— Шоссе в полукилометре, — сказал Севрюк, — заплутать не успеем.
У Влада на языке крутился вопрос — безопасно ли входить в этот туман, но... он так и не задал его.
Безопасно не было нигде. Во всяком случае, пока они не пересекли городскую черту.
В наплывающей ватной мгле видимость сразу упала до пяти метров, а звуки шагов вдруг обрели странную четкость и даже музыкальность — дробь маленьких звонких барабанчиков, отбивающих затейливый сложный ритм. Идущие бессознательно сдвинулись ближе, шли теперь плотной группой, ствол автомата в руках Дивера ходил из стороны в сторону.
И тут было холодно. Туманная среда была насыщена влагой, эдакая разреженная вода, отнюдь не теплая — мелкая ледяная взвесь, словно только что из январской полыньи — как только не застывает?
Влад застегнул куртку, поднял воротник, рассеянно смотрел, как на вороненом металле «ингрема» конденсируются крошечные блестящие капельки.
— Стойте! — сказал Дивер громко, ясно и вместе с тем как-то безжизненно.
— Что? — спросил Белоспицын, стараясь, чтобы в голосе его звучал интерес, но тщетно — был лишь страх и желание убежать домой, к маме.
— Это не наш туман...
— Да ты чо?! — вскинулся Степан, тоже изрядно напуганный. — А чей он, общественный?! Да он свой собственный, туман твой!
— Вы посмотрите вокруг. Он же зеленый!
Туман и вправду обрел зеленоватый оттенок, схожий с тем, который имеет трава в конце весны. Кроме того, эта мутная взвесь пласталась, и каждый ее пласт отличался по цвету от предыдущего, варьируясь от салатного до светло-болотного. И пахло здесь странно, экзотические резкие ароматы щекотали нос — можно было учуять валерьянку, календулу, травяные настои.
— Ну? — спросил Владислав.
В немудреном этом междометии имелось сразу несколько вопросов, и главный из них звучал как «Что делать?».
— Идем! — решил Дивер после короткой заминки. Пошли. Мрачный утес дома проплыл справа от них, блеснув на недосягаемой высоте двумя-тремя окнами. Всяческие ориентиры пропали. Впереди, метрах в шести, возникал мокрый влажный асфальт, проплывал под ногами, звонко отзываясь в такт шагам, и исчезал позади, скрываясь, словно его и не было. Дорожное покрытие выглядело как спина какого-то исполинского морского зверя — шероховатое и влажно поблескивающее.
— Нет... — сказал Саня, — не сейчас...
— Что не сейчас?
— Не пойду... нет!
— Дивер, стой! — громко сказал Влад. — Остановись!
Группа снова замерла. Степан крутил головой, обшаривая взглядом туман. Владислав взял Белоспицына за плечи и развернул к себе, чтобы видеть его лицо. Глаза Александра были пусты, смотрели поверх Владова плеча.
— Алекс, — твердо произнес Сергеев, — что происходит?
Лицо Белоспицына страдальчески скривилось, руки беспрестанно мяли ремень сумки:
— Они говорят, чтобы я пошел с ними. Но хочу!
— Да кто говорит?!
— Тс-с! Слушайте!
Вслушались. Туман слабо бормотал, как это делает утомленное море при почти полном штиле. Звуки здесь гаснут, искажаются до неузнаваемости, сливаются друг с другом, и, в конце концов, остается лишь однотонный неясный гул, похожий на шумы из поднесенной к уху морской раковины.
