— Курьеры... — сказал Дивер, — вон как навострились!
— Собственно говоря, — произнес Сергеев, — нам дали понять, что выбора мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот, мы остаемся и попробуем тут жить.
Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее небо. Степан хранил поистине буддисткое спокойствие.
— Это же кладбище! — сказал Севрюк глухо. — Как можно пробовать жить на кладбище?
— Спроси у меня... — произнес Степан Приходских. На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось.
На пути домой зашли в продуктовый магазин. Угрюмые небритые стражи с трофейным оружием, представившиеся наемной охраной магазина, обыскали горе-путешественников и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город продовольствие, охрана ответила отрицательно, а один из небритых добавил в утешение:
— Ниче, до Исхода хватит.
С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату, Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход побега.
— ...я сказал! И плевать я хотел на твоего Плащевика!!!
— Что ты сказал? — спросил Босх. Вкрадчиво так спросил.
Кобольд съежился и замолк, нервно вцепившись волосатыми лапками в подлокотники кресла. Восемь глаз уставились на него с холодным осуждением, к которому примешивалось подозрение и откровенная злость.
— Ты не прав, Кобольд, — мягко и интеллигентно сказал Босх.
— Да как он может быть прав, тварь дрожащая! — бросил Пиночет, что сидел как раз напротив Кобольда и поглядывал на того не обещающим ничего хорошего взглядом.
Босх коротко глянул на Васютко, и тот тут же примолк. Плащевик Плащевиком, но кто спасет его, Николая, ежели бывший бандит вдруг разбушуется?
Однако попал же тот в список спасенных. Ну чем он, спрашивается, это заслужил — жестокостью? А если бы Ангелайя остался в живых, тоже был бы здесь, за этим столом?
Комната, в которой велась красноречивая беседа, формой и пропорциями очень сильно напоминала обыкновенный гроб, если бы этот предмет увеличили раз в двадцать пять. Потолок был каменный, неровный и бугристый, в затейливых извилистых трещинах. Сквозь трещины просачивалась влага и капала на пол, так похожий на потолок, словно комната стояла на исполинском зеркале. Дальше воде впитываться было некуда, и она застаивалась вонючими лужицами. В прогнившем дереве суетливо извивались белесые червеобразные создания, изредка показывая на свет белую тупую морду. От воды в воздух неторопливо вздымались тягучие испарения.
Однако Плащевик, когда пригласил их сюда, сказал, что это убогое помещение — всего лишь прихожая, или Преддверие.
— Мне сказали, что это коридор, — сказал Босх, входя, — но я то знаю, что это Чистилище.
— А дальше — ад? — спросил Стрый с дальнего конца стола.
— Для кого ад, а для кого и рай, все зависит от того, какую сторону ты держишь.
Уродливый антикварный стол стоял точно в центре комнаты и мрачно поблескивал полированной поверхностью. На нем лежало пять серебристых, отточенных до бритвенной остроты изящных ножей, все остриями к центру стола. Каждый из ножей лежал подле своего владельца и диковато отсвечивал от тусклой лампочки.
— Плащевик — он все знает, — произнес с фанатичной уверенностью Николай. — Видели бы вы его!
— Да видел я! — громко сказал Босх. — Ну и что? Ханурик какой-то в плаще — лица не видать.
Плащевика Босх встретил сразу после бегства с места гибели своей армии. Вороной «сааб» неожиданно подрезал его, вынудив резко тормознуть. От антрацитово-черной машины веяло чем-то таким нездешним и угрожающим, что даже крутой норовом глава битой армии не высказал никакого недовольства. Напротив, он, внутренне содрогаясь, вышел из своего дырявого броневика и на подгибающихся ногах подошел к замершему автомобилю, щуря глаза и пытаясь разглядеть что-либо за глухими тонированными стеклами. Тщетно — в полной тьме черное авто казалось порождением самой ночи. Только что-то красное помигивало в салоне, да остро пахло продуктами сгорания бензина, доказывая, что черный автомобиль — не сон. Фары «сааба» тускло светились.
