Обвешались оружием — кто сколько мог, и сразу стали похожи на сбрендивших командос. Саня пыхтел под тяжестью одной из сумок.
На выходе Владислав оглянулся на квартиру и подивился ее обжитому, уютному виду. Нет, так даже в отпуск не уезжают! Квартиры так выглядят, когда в них собираются вернуться не позже вечера этого дня.
— Пошли, Влад! — поманил с лестничной клетки Степан, и пока Сергеев возился с замком, затянул: — Эх, прощай, родимая сторонушка! Возвернусь теперь едва ли!
— Век воли не видать! — подыграл Дивер, топая вниз.
— Врагу не сдается наш гордый «Варяг!» — допел Саня тонким голосом. — Пощады никто не желает!
Они веселились. Может быть, потому, что время пассивного бездействия закончилось, и вместо страшного кино пришла не менее страшная, но вместе с тем интерактивная игра? Человеку свойственно действовать — это отвлекает от ненужных дум.
Когда вышли на Школьную, то сразу подивились наступившим сумеркам. Дивер посмотрел на часы и возвестил о наступлении трех часов пополудни, следственно — о вечере думать еще рано.
— Облака, — сказал Степан, — осень скоро.
— Кстати, кто знает, какое сегодня число? — спросил Белоспицын.
— Сегодня четверг, да? Значит, вторник был двадцать восьмое... или двадцать седьмое...
— Сегодня тридцатое, — сказал Севрюк, — у меня в часах календарь. Четверг, август, тридцатое.
— Погода подводит. Да где это видано, чтобы в конце августа такие дожди?
— Это что! — произнес Приходских, поплотнее запахивая брезентовку. — Сегодня с утра шел, так ведь ледок был, заморозок! Иней на траве — ну чисто Новый год!
Двинулись прочь, вниз по Школьной, а оттуда свернули на пустую Стачникова. Неприятный ветер гнал вдоль тротуара мертвые листья. Дождик моросил вяло, на последнем издыхании. Лето выдалось неплохое — теплое, но без жары и засухи, в меру дождей, в меру ослепительных июньских деньков и благоуханных ночей. Но в конечном итоге за все приходится расплачиваться вот такими серыми моросящими сумерками.
— Вы заметили, — спросил Белоспицын, — как мало народу на улицах?
— Да совсем нет! — сказал Степан. — Может, они все того... изошли?
Шедший впереди Дивер процедил с неохотой:
— Не-е, просто прячутся. По квартирам сидят и в одиночку на улицу не ходят. Боятся вот таких, как мы.
Впрочем, скоро наткнулись на первый островок жизни — полтора десятка человек, стоящих гуськом друг за другом. Крошечный огрызок вечной очереди за водой. Стоящие совсем промокли, замерзли, выражение их лиц было страдальческим. При появлении вооруженных людей очередь подобралась и бессознательно сплотилась в более тесную группу. Кто-то вынул из кармана нехорошо блеснувший огнестрел, у остальных замелькали в руках ножи. Смотрели выжидающе и подозрительно. Дряхлая бабка с искаженной, безумной гримасой прижимала к себе канистру с водой — главное достояние, не обращая внимания на ту же воду, что кругом сыпалась с мрачных небес. Сморщенные губы шептали неслышимые ругательства, обращенные, без сомнения, к проходящим.
Влад нервно дергал плечом, ему не нравилось, как выглядит родной город. Замечал ли он такое раньше? Ведь выходил же из дома в последнюю неделю?
И замечал и не замечал одновременно. Отягощенный бытом, поисками воды и пропитания, зарабатыванием денег, этими бесчисленными, жизненно необходимыми мелочами — он видел нарастающую кругом разруху, но считал ее само собой разумеющейся. Может быть, надеялся, что со временем все придет в норму, успокоится и снова наступит ровная гладь размеренного бытия?
Но не наступила. Напротив, некий черный шторм только набирает силу, хотя и смел уже десятки, а то и сотни людских судеб.
Или нет, тут даже не шторм, тут скорее мазутное пятно, что расползается медленно, но верно, подминая под себя все новые километры пресловутой ровной глади. Она и остается ровной, но теперь уже мертвая.
На тротуаре, наискосок уперевшись покореженным носом в кирпичную стену дома, стоял автомобиль. Бодрое оранжевое пламя вырывалось из его нутра и огненным джинном возносилось вверх. Кирпичи дома уже успели почернеть от копоти. Слышно было, как потрескивает, сгорая, краска на корпусе. Несколько угрюмых личностей бомжеватого вида (возможно — те самые беглые дачники) грели руки над своеобразным костром. Задних шин у машины не было, остались лишь культяпки дисков.
