Меня снова замутило, и я запрокинул голову назад.
— Только попробуй тут проблеваться еще раз и заставлю тебя жрать свою блевотину! — Заорал надзиратель.
Я вдохнул через нос.
С меня сняли комбинезон и бросили мою одежду. Я с трудом натянул сапоги, которые как мне показалось, стали слишком узкими. Я посмотрел на надзирателей, они усмехались.
Я с трудом встал и поплелся к выходу. Из изолятора путь всегда был одиноким. Дорога была очень долгой, я почти заблудился, свернув к бараку перваков, которые смотрели на меня как на ветерана, вернувшегося с войны единственным выжившим. Никто из тех, кто был на улице, еще не бывал в изоляторе, поэтому для них был кем-то похожим на экспонат музея.
Я развернулся и вышел на свою улицу. Мои товарищи по бараку были на улице. Первым ко мне подбежал Марти, тот самый, который переводился в другую группу.
— Эй, парни, быстро, помогите мне! — Он подхватил меня за подмышки и облокотил на себя. Еще несколько ребят подбежали к нам и помогли Марти дотащить меня до барака.
Они бросили меня на кровать и укрыли одеялом. Малыш Питти поднес мне стакан воды.
— Как ты? — Спросил меня Карл, мой сосед по кровати.
Я жадно выглотал воду и вернул стакан.
— Нормально. Мутит. Наверно, ударился головой. — Я приложил руку ко лбу. Ледяной.
— Ладно, парень, отдыхай. — Марти укутал меня сильнее и отвел ребят. — Кричи, если что. Сегодня дежурит Макс.
Я посмотрел на Макса и попытался улыбнуться. Голова снова загудела. Я посмотрел в боковое окно рядом с дверью. На улице было темно.
Мне снился странный сон. Я гулял по незнакомому городу, вокруг меня сновали люди: много красиво одетых и спешащих, нахмурившихся и сосредоточенных людей. Это были не мои учителя, не мои надзиратели. Я не знал их, и среди этой толпы я чувствовал себя одиноким. Кажется, мисс Ровински говорила нам о такой болезни. Это похоже, будто ты сидишь в окопе и вокруг тебя сотни солдат, а ты все равно один на один со своим одиночеством. Со своей смертью.
Я шел по тротуару и смотрел как улица, наполненная этими одиночками, такими же как я, разрывается потоком машин, мчащихся навстречу такому же одиночеству.
Я свернул за угол, у меня было мутно перед глазами, и голова кружилась. Я боялся упасть поэтому протягивал руки вперед, пытаясь зацепиться за что-нибудь. Люди шарахались от меня, как от чумного и испуганно смотрели на мои брожения. Темно. Стало резко темно, и я упал на землю. Асфальт жестоко расцарапал мне кожу на щеках и я провел рукой по лицу, стирая кровь и пыль. Странно. Кожа была грубой и щетинистой. Мне хотелось посмотреть на себя, но я даже подняться не мог. Неожиданно чьи-то руки подхватили меня и подняли на ноги. Кто-то тряс меня за плечо, бормоча непонятные слова над самым ухом. Я не мог ничего разобрать и провалился в темноту.
Люк пробрался ко мне ближе к вечеру. Я проспал весь день и на счастье ребят не доставлял им хлопот. Макс, дежурный по бараку, пару раз подавал мне еду, а парни притащили с обеда несколько резиновых котлет. Они стояли у меня на тумбе и воняли на весь барак тухлой кониной.
— Как ты, парень? — Люк сел на край моей кровати.
— Нормально. — Кивнул я. — Хочешь котлету?
Люк помотал головой.
— Нет, я этого дерьма еще в столовой нахлебался. Ты выходишь завтра?
— Ага. — Я откусил от котлеты маленький кусочек и сплюнул. — Что за гадость?
Даже с голодухи мне не лезли в рот столовские харчи.
— Говорят, завтра парни из 401 и 503 хотят устроить бардак. — Прошептал мне Люк.
Бардаком мы называли сборище парней разных групп с целью порчи казенного имущества. Обычно, результаты бардаков проявлялись на заборах, или в виде пролитой краски на стены корпусов, или как сожженные флаги, на месте которых появлялись вонючие половые тряпки, предварительно вымоченные и сопрелые.
— Кто пойдет? — Спросил я.
— Бобби, я, Клаус, Дживс, Сэм, и, наверное, Колли.
— Колли? — Удивился я.
Дело в том, что Колли был как раз из «перезрелков» и появился в лагере всего два месяца назад, после того как изнасиловал дочку директора интерната, в котором воспитывался до этого. Поэтому все два месяца, что он пробыл здесь, мы наслаждались историями об упругой заднице Мери Сью и о том, как она стонала под ним. Колли, конечно, был идеальной кандидатурой для преступления, потому как, в случае чего, посадили бы именно его, но мы так прикипели к этому парню, что посылать его на верную смерть было подло.
