— Кто поведет? — неожиданно поинтересовался он.
— Я. Потому что я старший, — заявил Дерек.
— А у меня опыта больше.
— Ага. Печального...
— Это была случайность! Нога соскользнула с педали.
— Ну да, вот поэтому поведу я. Моя не соскользнет.
— Знаешь, — задумчиво произнес Клайв, — а ведь мы так и не решили, куда поедем, когда слиняем отсюда. Я бы подался в Нью-Йорк. Или в Голливуд. В какое-нибудь задушевное и романтическое местечко...
— Если хочешь задушевности и романтизма, забудь о Нью-Йорке. Это не город, это эволюция в действии. В живом виде. Мне с динозаврами спокойней. Нет, я считаю, первым делом надо махнуть в Швейцарию. Крестоносцы сказали, там банк, в который они положили наши денежки.
— О да! Надо ж сначала деньги снять. А потом Голливуд и столько девчонок, сколько мой язык будет в состоянии облизать! — Клайв вдруг нахмурил брови. — Знаешь, я почему-то чувствую себя виноватым, что уезжаю вот так, втихаря. Я о том, что мы не все заказанные могилы вырыли. Раньше мы народ никогда не динамили.
— Раньше над нами никогда не висела угроза скорой смерти, причем кровавой. Если у отца Кэллегена душа болит из-за пары могил, он может засучить рукава и выкопать их сам. Немножко тяжелых физических упражнений ему не повредит. Слышь, говорят, он тайный обжора. Сидит на исповеди и мнет в одно горло бисквиты.
— Знаешь, мне что-то не нравится думать о том, как святой отец роет могилы, — оторопело проговорил Клайв. — Не дело это...
— Да не бери в голову, — успокоил Дерек. — Найдет каких-нибудь обормотов, наложит на них епитимью, и выроют они ему эти могилки. Три раза «Ave Maria» и «шесть футов землицы перекидать, а потом — по домам».
— Ты только при маме не говори таких вещей, а то она опять заставит тебя вымыть рот с мылом.
— Бери чемоданы и неси в машину, — скомандовал Дерек. — Мне надо звонить.
— А позвонишь Сэди, попрощаешься?
— С чего это? Это ж твоя подружка.
— Она? — удивился Клайв. — Я думал, твоя...
Братья уставились друг на друга.
— Нет, — сказал Дерек. — Она не моя подружка
— Ну и отлично. Значит, и звонить не надо. А я-то гадал, чего ты в ней нашел...
Отец Игнатиус Кэллеген мрачно смотрел на пустую банку из-под конфет. В банке должно было оставаться достаточно ванильно-шоколадной помадки, чтобы хватило до конца недели. И вот — на тебе, сегодня, в четверг, банка оказалась пуста. Прежде сила воли его не давала сбоев. Отец Кэллеген тоскливо вздохнул, перевернул банку вверх дном и, высыпав несколько оставшихся крошек на ладонь, бросил в рот. Шоколад быстро растаял на языке, как ускользающее воспоминание о поцелуе. Лишь только это сравнение всплыло в голове, он выгнул дугой бровь, опустил глаза на солидное брюшко и снова вздохнул. Если не принимать во внимание живот, он был в отличной физической форме. Он упражнялся каждый день: пробежки трусцой по утрам и пешие прогулки по вечерам, — и все же любовь к сладкому брала верх. А было время, Кэллеген мог есть практически все и сжигать калории расходованием одной только нервной энергии. Но с годами человек живет более спокойно, замедляя темп жизни, и в последнее время ему приходилось отказывать себе в булочках и печенье, дабы талия не раздалась еще шире. А талия — к тому моменту, как он решился на диету, — достигла в обхвате сорока дюймов. На диету он сел, и все же время от времени позволял себе немного шоколадно-ванильных помадок. В качестве редкого угощения. Четверть фунта раз в неделю. И больше ни-ни. Но сегодня-то всего лишь четверг, а банка уже пуста!
И на носу Великий пост.
Отец Кэллеген сдвинул брови. В принципе, ничего страшного. Ему не в новинку. Меньше еды, больше движения, и волю собрать в кулак. Он не собирается повторять ошибку своего папаши и, сидя сиднем, отъедать физиономию и заплывать жиром. Кэллеген почувствовал такое знакомое побуждение оглянуться и посмотреть, не наблюдает ли за ним отец, услышавший вдруг непочтительные мысли сына. Знакомое побуждение он решительно подавил. Вот уж двадцать лет минуло, как отец его скончался от сердечного приступа. И не было нужды опасаться его злобы и мстительности, внезапных приступов ярости и стремительных кулаков. Он свободен. Он в безопасности. Он не должен бояться.
