– Как Петр от Иисуса?
– Именно.
Франсуа медленно покачал головой.
– Нет, ты бы от меня не отрекся.
– Ты так считаешь?
– Ты мог бы проклясть меня, проломить мне дубиной голову, но не оставил бы меня. – Франсуа бросил на Дантона взгляд и тихо сказал:
– Как по-твоему, почему два года назад я пришел именно к тебе по прибытии в Париж? Все знают, какой ты верный человек, Жорж Жак.
Дантон повел плечами.
– В жизни не все так просто. Бывает, что в час испытаний верность отказывает.
Франсуа ничего не ответил.
– Послушай меня, ты, упрямый идиот. Я такой же, как и все другие люди. Меня одолевают страх, усталость и жадность. А кто лучше тебя может знать, насколько продажным я могу оказаться? Не доверяй мне. Не доверяй никому.
Франсуа лишь улыбнулся.
Дантон вздохнул:
– Отлично. Как ты собираешься вывозить их из Парижа?
Эчеле взглянул на Дантона.
– Что-нибудь да придумаю.
– Что ж, тогда поторопись со своим обычным замысловатым планом. И кто только выдумал, что баски – простой народ? Ты же никогда не пойдешь прямым путем, если отыщешь извилистую тропу.
– Извилистая тропа бывает не такой скучной и в итоге оказывается более безопасной.
Дантон покачал головой и подстегнул лошадей.
* * *
– Сгинула и не оставила следов гражданка Справедливость, – сообщил Пирар Дюпре. – Я послал людей обыскать прилегающие деревни. Но не волнуйтесь, мы найдем ее.
– Я и не волнуюсь. Пешком эта стерва далеко уйти не могла.
Пирар поигрывал цепочкой с золотым кулоном. В его толстых пальцах с обкусанными ногтями прекрасное женское украшение выглядело пугающе хрупким. Дюпре взял кулон себе. Подержал в ладони, как бы взвешивая.
– Вы нашли его рядом с Мальпаном? В склепе?
– Под его телом, – уточнил марселец. – Видите, кровь запеклась на этой штучке.
– Что-нибудь еще?
– Картину с намалеванным аббатством. – Пирар хохотнул. – Наваждение какое-то – все это в склепе монашки. У нее, должно быть, не в порядке с головой, если она рисует в склепе, правда, гражданин?
– Да. – Голос Дюпре звучал рассеянно. Он рассматривал украшение. Цепочка так изящна и тонка, что достойна шейки принцессы, подумал он.
– Картину бросить в фургон для коммуны вместе с другими трофеями из аббатства?
– Что? Да-да, валяй!
– А украшение?
Рука Дюпре властно сжала тончайшую цепочку. Этот кулон, наверное, принадлежал девочке из славной семьи, привыкшей к обществу королей и королев. Если он отдаст его, кулон скорее всего будет расплавлен или украден, чтобы украсить толстую шею жены какого-нибудь владельца магазина. Такое украшение заслуживало лучшей доли.
– Забудь о нем. Я найду ему лучшее применение.
Пирар лукаво усмехнулся.
– И мы увидим его на груди той маленькой актрисы?
Дюпре метнул на Пирара презрительный взгляд. Неужели он не понимает, что такая добыча должна быть отдана человеку, достойному ее? Камилла Кадо занимала в его жизни тайное и темное место. Пирар был не только дурак, но и оскорбительно фамильярен. Таким он стал с тех пор, как его избрали лейтенантом в войске Дюпре. Надо что-то делать с этим парнем.
– Нет, я не собираюсь дарить его Камилле. – Он велит почистить его, починит цепочку и отполирует золото так, чтобы оно заблестело, как в ту пору, когда его могли носить в Версале. – Я подарю его единственной женщине во Франции, безупречной настолько, чтобы с честью носить его.
– И кто же она?
Дюпре вынул из кармана отделанный кружевом платок и стал тщательно стирать пятно застывшей крови на веточке сирени, выгравированной на золотой поверхности.
– Моя мать.
* * *
Катрин пронзительно кричала.
Жюльетта вскочила с постели и только на середине комнаты проснулась, не сразу поняв, где она. Что это могло быть теперь?
У двери спальни Катрин, которую Жюльетта оставила приоткрытой, стоял Робер Демеро. Он заломил руки.
– Мадемуазель Катрин, она не…
– У нее жар. – Жюльетта пробежала мимо старика. – Я займусь ею. Идите назад в постель.
– В постель? – спросил Робер высоким, удивленным голосом. – Моя Мари и я садились ужинать, когда услышали крики мадемуазель Катрин.
Ужинать? Значит, полумрак, окутывающий коридор, был не рассветом, а сумерками. Они проспали целый день.
