Девушки остаются девушками. В девичьих комнатах все блистало чистотой. Те же железные кровати, но поверх одеял цветные покрывала. Красивые занавески. На прикроватных тумбочках вышитые салфетки. Какая-то парфюмерия в бутылочке с нарисованной кремлевской стеной. Я это все запомнил, потому еще недавно за такой обывательский уют могли исключить из комсомола. Так жили девушки. Но в соседней комнате все было немного по-другому. Девушки создали студенческую коммуну. К ним присоединилась (а, быть может, не присоединилась, а основала эту коммуну) дочь партийного руководителя А. И. Рыкова.
Не так-то просто произнести это имя — Алексей Иванович Рыков. Ого! Однако современному читателю приходится напомнить, кто это: в 1924–1930 годах Рыков был председателем Совета народных комиссаров. Можно сказать, премьер-министр, второе после Сталина лицо в государстве.
В конце 1920-х годов Рыков вышел у Сталина из милости. В данном случае с его, Сталина, точки зрения, было за что. Рыков был против отмены нэпа, против слишком быстрых темпов коллективизации сельского хозяйства и индустриализации страны. Пока что его, бывшего «вице-короля», спустили с Олимпа и назначили народным комиссаром связи.
В марте 1937 года А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и несколько других руководящих деятелей были обвинены в создании преступной группы, которая стремилась ликвидировать советский режим и занималась шпионажем, вредительством, террористической деятельностью. Все они были приговорены к расстрелу.
Студенческая коммуна у некоторых вызывала зависть: дочь народного комиссара вела себя более чем скромно, но принести из дома что-нибудь вкусненькое для всех коммунаров она все же старалась.
Еще один пример в таком же роде: мы писали заявление, чтобы нас приняли на подготовительные курсы Педагогического института имени А. С. Бубнова. Сегодня его имя, как и другие, как множество других, забыты, и все же… Бубнов был секретарем ЦК Партии, народным комиссаром просвещения и еще много кем, пока однажды ночью его не арестовали. Все повторилось так же, как с Рыковым. И чтобы больше не надо было менять название института, ему присвоили имя уже покойного Ленина.
Мне остается напомнить, что расстрелянные наркомы были фанатично преданы идеям, которые пропагандировали Ленин и Сталин, и готовы за них пожертвовать жизнью. Попробуй сегодня это объяснить.
Ну а мы, думающие студенты? И особенно наши учителя, наши воспитатели? Речь не шла о том, чтобы «строить баррикады». Но мы, по крайней мере, должны были почувствовать, кто и каким образом ведет нас к «светлому будущему». Должны были, но до этого не дошло ни тогда, ни позже. Так было, и большой вопрос, могло ли оно быть иначе.
В институте была аудитория, которая по размеру напоминала большой зрительный зал. Странно, но именно там нам приходилось сидеть с глазу на глаз с экзаменаторами. В это время чувствуешь себя жалкой овечкой, а он, экзаменатор — кум королю. Смотришь на своего всезнающего экзаменатора. Вчера был готов весь день хвалить его, а сегодня воспринимаешь совсем иначе. Именно он, тот, с которым можно было вести даже легкомысленные беседы, сейчас наденет свои толстые очки и заглянет в твою зачетку.
Один вопрос, второй… Пока живой, но после второго вопроса появляется третий. Ох, этот третий. Рассчитывать, что кто-нибудь тебе подскажет, не приходится, вокруг пустые, громоздящиеся амфитеатром скамьи и столбы, поддерживающие потолок.
В этой аудитории я слышал выступление известного тогда политического деятеля Карла Радека (его настоящая фамилия Собельсон). Это было незадолго до его ареста. Тогда он руководил Бюро международной информации ЦК ВКП(б), и это был семинар для редакторов республиканских газет и журналов. Как нам, студентам, удавалось услышать это выступление? Это отдельная история.
То, что Радек рассказывал, его шутливый тон, все это почти не имело никакого отношения к объявленной теме доклада или лекции; о ней он якобы вспомнил, когда уже должен был закругляться. Слушатели смеялись, аплодировали, и было за что. Но вот Радек начал рассказывать о своей давней беседе с Лениным, в которой, по его, Радека, словам, полемика была острой и, главное, шла на равных.
