Фотограф Фима с лёгкой иронией быстро ответил за них:
— Они нам докажут, что мужчина должен гладить выстиранное бельё, а не их ручки. Что женщина ни в чём не должна уступать мужчине. И если вы её назовёте, к примеру, «моя птичка», то она вам ответит, что она человек, а не птичка. Наступает век распада. — Последние слова Фима произнёс вполне многозначительно.
Образовалась пауза. Хозяйка дома, не принимавшая в дискуссии участия, сохраняющая величественное достоинство, вдруг сказала:
— Я уважаю старые верования, а эта новая лавина глупостей меня огорчает. С тех пор, как мы приехали, в Америке, конечно, изменилось отношение к женщинам к лучшему, но сейчас это приняло бестолковый оборот.
На океане появилась чёрная полоса и уже стала обволакивать небо. Вокруг сделалось темно, вдали засветился огонёк уходящего корабля. И только пространство террасы, освещённое матовыми лампами, вставленными в потолок, оставалось светлым островком. Внезапно образовался резкий контраст между светом и темнотой. Зябкий ночной морской воздух стал пробираться под крышу веранды. Разговор рассыпался, гости, поблагодарив за вечер, стали прощаться.
И несколько спустя, взглянув на террасу, можно было рассмотреть только Виктора и Еву и, если прислушаться, то можно узнать о чём они говорили:
— Как вы думаете, Ева, понимают ли они, что такое любовь?
— В сущности любовь — это высшая сила, выше всего… и это и есть главная тема всех произведений, всего, что есть в мире… — тихо–тихо стала отвечать она, но замолчала. Её собеседник сидел за колонной, и свет появившейся луны, преобразил его лицо: оно стало мистически— бледным, застывшим, с невидимыми движениями черт.
— Я давно потерял всякую веру в свою и чужую правдивость и искренность. Меня всегда изумляло, как возможно взаимодействие между мужчиной и женщиной. Как различие между реальностью и воображением. В ежедневной повседневной жизни нужно мужество не героического дня. Жизнь искажается, как очертания предметов на колеблющейся воде…
Я ещё многого не могу понять и объяснить. — Он замолчал, и ничего не было слышно несколько минут. После паузы он погладил какую‑то папку, лежащую перед ним, и сказал:
— Не удаётся привыкнуть к отсутствию друга, которого любил. — На несколько секунд он задержал дыхание. — Его природному добродушию оказалось не по плечу справиться с истиной жёсткой и холодной: «женщина стремится подчинить».
— Кто придумал это утверждение?
— Господин Кант.
— Потому‑то он и не был женат, как и вы. Простите, я вас не буду перебивать, продолжайте.
— Во всяком случае, те женщины, которых мой друг выбирал для любви, будто всегда чувствовали своё духовное превосходство. Чем это объяснить и как это понять? На какие точки нажимает женщина, каких крошечных зон касается, что мужчина перед ней бессилен? И все знания философии, поэзии, науки оказываются ничем перед её безучастными касаниями пальцев, перед её слезами, истериками. Он влюблён. Команде любви он подчинился и погрузился в мир проникновенного страдания. Кажется Саше, что вот–вот прикосновение… и он может ей помочь. Какая несовместимость!
— Какие загадочные слова? — почти шёпотом спросила Ева.
— Никаких нет тайн, всё самое обычное. Возможно, что кое‑кто из гостей был даже знаком с ним. Он преподавал русскую литературу в одном из колледжей и в прошлом году умер.
— Вы можете подробнее узнать, что и как я думаю… из моих попыток размышлений над его судьбой. Я записал отдельные на мой взгляд самые яркие события его жизни, и получилось что‑то вроде повести. Если вы хотите, то я дам вам её посмотреть.
Она тихо ответила что‑то, Виктор протянул ей папку и пожелал «спокойной ночи».
В мраморной поверхности стола уже больше ничего не отражалось. От полночного месяца, который появился во всей своей ночной красе, падал эластичный тонкий блеск, будто хвост кометы упал на океаническую поверхность, и отличить воду от воздуха стало совсем невозможно.
Потом Виктор спустился по деревянной лестнице вниз к пляжу и почти до рассвета бродил один в ночной свежести. Ева поднялась наверх в комнату и начала читать рукопись.
