— Хорошо спали? — спросил Хабер.
Он сел под левым задним копытом лошади.
— Спасибо, хорошо.
— Хотите еще раз во Дворец Снов?
Он внимательно следил за пациентом.
— Конечно, ведь я здесь для этого.
Он видел, как Хабер встал, подошел к столу, видел, как большая рука приближается к его шее — и ничего не случилось.
— Джордж…
Его имя. Кто звал? Голос ему незнаком.
Сухая земля, сухой воздух, звуки незнакомого голоса в ушах. Дневной свет, но никакого направления. Нет пути назад.
Он проснулся.
Полузнакомая комната, полузнакомый большой человек в просторном халате, с белозубой улыбкой, с непрозрачными темными глазами.
— Судя по ЗЭГ, сон короткий, но очень яркий, — сказал густой голос. — Посмотрим. Чем быстрее воспоминание, тем оно полнее.
Орр сел, чувствуя, как у него слегка кружится голова. Он на кушетке. Как он сюда попал?
— Не очень много. Снова лошадь. Вы велели снова видеть мне во сне лошадь, когда загипнотизировали меня?
Хабер покачал головой, не говоря ни да, ни нет, и продолжал слушать.
— На этот раз стойло. Эта комната, солома, ясли, в углу вилы и так далее. В стойле лошадь. Она…
Выжидательное молчание Хабера не позволило уклониться.
— Она произвела огромную кучу навоза, коричневого, дымящегося. Лошадиный навоз. Она была похожа на Маунт-Худ, с этим небольшим пригорком на северном склоне, и вообще… Она заняла весь ковер и надвигалась на меня, поэтому я сказал: «Это только картина горы». И проснулся.
Орр поднял голову, глядя мимо Хабера на стену, где висела фотография Маунт-Худа.
Безмятежная картина в мягких, размытых тонах: серое небо, красновато-коричневая гора с белыми точками ближе к вершине, туманный фон.
Доктор не смотрел на картину. Он пристально следил за Орром. Когда Орр окончил, он рассмеялся, не то чтобы слишком громко, а просто чуть возбужденно.
— Мы к чему-то приближаемся, Джордж!
— К чему?
Орр чувствовал себя жалким и униженным, голова его все еще кружилась после гипноза. Он лежал здесь спящий, может, раскрыл рот во сне и храпел, а Хабер шпионил за его мозгом и подсказывал ему, что видеть во сне.
Он чувствовал себя выжатым, когда же конец? Очевидно, доктор не помнит о фотографии лошади, не помнит разговор о той фотографии. Он уже в новом настроении, с которым не связаны все его воспоминания.
Доктор расхаживал взад и вперед по комнате, говоря громче обычного:
— Итак: а) вы видите сны по приказу и поддаетесь гипнозу, б) вы великолепно реагируете на усилитель. Поэтому мы сможем работать вместе, быстро и эффективно, без гипноза. Я предпочитаю работать без гипноза. То, что мозг делает сам по себе, бесконечно интереснее и сложнее, чем любой его ответ на химическое стимулирование. Поэтому я и разработал усилитель, чтобы дать мозгу возможность самостимуляции. Созидательные и терапевтические ресурсы мозга, бодрствующего или спящего, практически бесконечны. Если бы только подобрать ключи ко всем замкам! Власть одних только сновидений огромна!
Он рассмеялся своим жизнерадостным смехом.
Орр почувствовал неловкость: слишком близко к истине.
— Я уверен, что ваше лечение идет теперь именно в этом направлении. Нужно использовать ваши сны, чтобы победить их. Встретить ваш страх и с моей помощью покончить с ним. Вы боитесь собственного мозга, Джордж. С таким страхом не может жить ни один человек. А вы и не должны. Вы не знали, как использовать собственный мозг, как обратиться к нему за помощью, воспользоваться им в созидательных целях. Вам нужно лишь не скрывать от себя свою умственную мощь, не подавлять ее, а высвободить. Мы сделаем это вместе. Разве я не прав?
— Не знаю, — ответил Орр.
Когда доктор говорил об этой его умственной мощи, Орр на мгновение подумал, что Хабер имеет в виду его способность изменять реальность. Но если бы он имел в виду это, разве он не сказал бы ясно? Зная, что Орр отчаянно нуждается в подтверждении, он не отказал бы ему.
Сердце Орра упало. Наркотики выбили его из эмоционального равновесия, он это знал, и поэтому пытался контролировать свои чувства. Но это разочарование сильнее его контроля. Теперь он понял, что позволил себе слабую надежду. Вчера он был уверен, что доктор знает о замене горы лошадью. Но Хабер постарался скрыть свою осведомленность. Несомненно, он был не способен признаться в этом даже самому себе.
