— Я не о фискале!
Сказано это было так, что все невольно оборотились на господина Зарицына. Лицо его потемнело и морщины на нем углубились. Казалось, он постарел на многие годы.
— Ах, этот, — снова повела плечами Аврорка. — Этого приговорили к смертной казни. Но перед самой казнью разнесся слух, будто злодей будет наказан плетьми, и он повесился. Онкель Иоганнес сказывал, что на ремне от кандалов.
— Шестой! — тихо, как бы в полусне, пробормотал Юрий Тимофеевич.
Воцарилось недоуменное молчание. И, кажется, даже Аврорка почувствовала бестактность своего слишком холодного к чужой драме рассказа.
Ах, Аврорка, Аврорка! Куда девалось твое недавнее сочувствие вольнодумству господина Зарицына!
Желая, очевидно, сгладить неловкость, граф сказал:
— Один из моих друзей — гвардейский офицер — присутствовал при казни пяти.
Увы! Это только подлило масла в огонь.
— От души поздравляю вас с таким другом, — желчно выговорил Зарицын.
Мне показалось, что бретер готов вспылить. Но он только чуть приподнял свои красивые, спокойные брови:
— Служба есть служба.
— Да? — горестно-насмешливо переспросил Зарицын. — А вот граф Зубов, кавалерийский полковник, отказался идти на казнь во главе своего эскадрона.
— Господа! — поспешно вмешалась я. — Право же, суждения о мятежниках мне прискучили.
— Действительно, невеселая материя, — согласился граф. — Ничтожные, трусливые люди.
Но Юрия Тимофеевича уже нельзя было удержать. Обычно не дающий себе воли, взвешивающий каждое свое слово и жест, сейчас он был неузнаваем.
— Что вы знаете об этих людях! — вскричал он. — Известно ли вам, что эти «ничтожества» пеклись отнюдь не о себе, а лишь о благе России?
— Для чего и пытались захватить в свои руки правление, — возразил граф. — Властолюбцы!
— Властолюбцы эти, — ответил Юрий Тимофеевич, — если хотите знать правду, поначалу и не помышляли о власти.
— О чем же они помышляли? — снова не согласился граф. — О чем, если князь Сергей Петрович Трубецкой и во сне видел себя диктатором?
— Так это же был вынужденный шаг! — Юрий Тимофеевич вскочил и заходил по комнате.
Граф сызнова чуть приподнял брови. Его, как видно, шокировала такая невоздержанность.
— Если вы русскую историю знаете, — спокойно сказал он, — должны ведать, что Трубецкие с давних лет властолюбцы. Князь Дмитрий еще в начале семнадцатого века на русский престол метил, князь Алексей Трубецкой, человек на диво пробивчивый, выпросил титул хоть маленького, да державца, — «державца Трубчевского». Князь Никита в самую наволочь между двумя великими царствованиями, между Петром и Екатериной, исхитрялся, как лукавейший политик, высокие посты занимать.
Забавна в эти минуты была Аврора: она поглядывала на Юрия Тимофеевича с открытым торжеством полководца, одержавшего победу.
Но господин Зарицын победы за поручиком не признал.
— Ценю ваши глубочайшие познания, граф, — желчно заявил он. — Однако не могу не заметить, что познания людям иного сорта идут во вред.
Граф совладал с собой. Только во всем его облике я почуяла злую решимость.
В висках у меня тревожно застучало. Дуэлянт, видно, избрал для себя новую жертву.
— Стоит ли учить историю, — продолжал Зарицын, — чтобы взвалить на потомков грехи предков! Несчастно то общество, в котором восторжествуют такие воззрения.
— Бедное наше общество! — иронически заметил граф.
— Но ведь, наверное, даже и вы согласитесь, — парировал Зарицын, — что оно нуждается в исправлении.
Граф с усмешкой посмотрел на Зарицына.
Юрий Тимофеевич отвечал тем же.
— Вот эти люди, — сказал он, — и не могли мириться со светским болванизмом, пустопорожностью, бездушием.
Но тут же, оторвав глаза от графа, он заговорил о другом. Заговорил, кажется, никого не видя и не слыша. Юрий Тимофеевич утверждал: люди 14 декабря выступили против тяжкого состояния народа нашего, каковой в битвах с супостатами выказал себя Ильей Муромцем.
— Вы отважились оскорбить их трусливыми, — обратился он к графу. — Знаете ли вы, что повешенному полковнику Пестелю была при Бородино пожалована золотая шпага с надписью «За храбрость». Такую же шпагу да еще целый иконостас орденов имел «трусливый» Василий Давыдов. «Трусливый» Михаил Орлов, начав войну поручиком, закончил ее генерал-майором. Брал Париж и по поручению союзников сочинил и подписал условия капитуляции французской столицы. Иван Якушкин… Да что толковать! Если бы они, эти люди, тогда уже состояли в обществе, то в поверженном Париже они бы могли устроить свое собрание. Там пребывало их не менее половины.
