XL
Эпидемическій врач.
Мы уже шестой день в пути. За это время мы посетили целый ряд сел и деревень: Куроедово, Вишенки (бывшее именіе Ив. С. Аксакова), Мордово озеро, Мулеев враг, Филипповну, Новую Майну, посад Мелекес, село Сабакаево, Лебяжье, Новую Маныклу, Александровку и т. д.
И почти во всех этих селах мы встречали массы людей, влачивших голодное и полуголодное существованіе, больных, истощенных, опухших от цынги, обезображенных ею...
В четверг, 22 апреля, мы подъезжали к Сентемирам.
Стояло ясное, чудное утро. Из глубины темносиняго неба молодое весеннее солнце сыпало на зеленеющую степь миріады лучей ярких, блестящих, но не знойных и жгучих, как летом, а мягких и ласкающих. Купаясь в этих лучах, спиралью поднимаясь к небу, жаворонки заливались звонкими ликующими трелями, точно приветствуя и воспевая эту ширь степную, это приволье и свободу... Кстати: если соловей у нас слывет певцом любви, то жаворонок, по всей справедливости, должен быть признан певцом свободы...
Тройка крупных, сытых лошадей из соседней
помещичьей усадьбы мчала нас в татарское село Сентемиры, сильно пострадавшее от неурожая. Ровная, гладкая безлесная степь широко раскинулась перед нами. Вокруг — ни кустика. Только вдали чуть заметной лентой вилась речка Черемшан, на берегу которой чернел лес, принадлежащій уделу.
— А где мы остановимся в Сентемирах?—спросил я своего спутника, доктора Г—на, заведывающаго санитарным бюро самарскаго губернскаго земства.
— Поедем прямо к доктору Яблонскому. Он работает здесь с февраля месяца, и от него мы можем получить все сведенія, необходимыя нам.
Доктор Яблонскій состоял „эпидемическим врачом” самарскаго земства. Так называются врачи, которые приглашаются земством на время для борьбы с той или другой эпидеміей.
Я уже ранее много слышал о деятельности г. Яблонскаго в качестве эпидемическаго врача, о необыкновенной энергіи, которую он проявил, 6yдучи командирован на цынгу. Особенно много пришлось поработать ему и состоящим при нем фельдшерицам на первых порах по пріезде в Сентемиры, когда предстояла необходимость выяснить размеры цынги и общее состояніе здоровья населенія, а также экономическія условія и степень нужды.
В этих видах г. Яблонскій, вместе с фельдшерицами, обошел все дворы во всех трех Сентемирах, а также в соседних селеніях Старо-Бесовке и Малой-Ивановке, — всего более тысячи дворов,—и лично осмотрел всех больных. Ежедневно в g часов утра выходили они из дома и начинали свой обход крестьянских изб, что про-
должалось до 7 час. вечера. При этом ими были собраны по особой программе, составленной врачом Яблонским, чрезвычайно подробныя и обстоятельныя сведенія, касающіяся санитарнаго и экономическаго положенія населенія.
По вечерам же им приходилось работать над группировкой собранных сведеній, приведеніем их в порядок, заниматься составленіем списков крестьян, нуждающихся в усиленном питаніи и леченіи, приготовленіем лекарств для больных и т. д. Вслед затем они должны были немедленно же приступить к устройству и открытію безплатных столовых и больничек для цынготных, нанять подходящія помещенія, пріискать хожалок, позаботиться о доставке свежей и доброкачественной провизіи и проч. Все это требовало от них еще несколько лишних часов труда в день; таким образом им приходилось проводить за работой по 15—16 часов в сутки и даже более...
Кучер осадил лошадей у крайней избы, глядевшей тремя окнами прямо в степь. Изба эта отличалась от других только тем, что она была новая, видимо недавно построенная и потому не успевшая еще почернеть и загрязниться.
Нас встретил на крыльце доктор Яблонскій, молодой человек, крепкій и бодрый, одетый в синюю кубовую рубаху и высокіе сапоги. Он пригласил нас в избу и познакомил с своей женой, молодой и цветущей блондинкой с открытым симпатичным лицом, в кофточке яркаго цвета.
Конечно, тотчас же начались разспросы и толки на темы о голодовке, неурожае и цынге.
— Плохія дела здесь у нас, — отвечал доктор
Яблонскій на наши вопросы. — Неурожай в Сентемирах (в 1898 г.) был полный: не родилось ни хлебов, ни трав. Притом же населеніе, за весьма редкими исключеніями, совершенно не имело запасов от предыдущих годов. Вследствіе этого к осени народ очутился в крайне критическом положеніи: во многих семьях хлеба могло хватить не более чем на месяц, а у значительнаго большинства и совсем его не было. Скот кормить было нечем. Все кинулись продавать его, конечно, за безценок. Сельскіе базары были переполнены скотом; коровы, лошади, овцы, свиньи продавались чуть не за гроши,—тем не менее, покупателей не было.
