– Что? – воскликнул я.
– Вы один из…
«Одинокие» – так он сказал, и вопрос решился.
Я снова был у Крамли, он погрузил меня в прошлое, я ехал в старом трамвае, под дождем, на поворотах раздавался страшный скрежет. Голос на другом конце провода был тот же, что в ту дождливую ночь, полвека назад, голос, твердивший о смерти и одиночестве, об одиночестве и смерти. Я запомнил этот голос, а сеанс гипноза с Крамли вернул его мне с такой силой, что голова чуть не раскололась, сейчас же я слышал его в трубке. Не хватало одной детали. Я все еще не знал, кому этот голос принадлежит. Он был так знаком, фамилия вертелась у меня на кончике языка, но…
– Продолжайте! – отчаянно крикнул я.
На другом конце, что-то заподозрив, замерли. И вдруг я услышал сладостные звуки, ставшие за полжизни родными.
На другом конце провода шумел дождь. Но самое главное – там ревел прибой, все громче и громче, все ближе и ближе, я почувствовал, что он подкатывается к моим ногам.
– Господи! Да я знаю, где вы! – вскрикнул я.
– Ничуть не бывало! – сказал голос, и трубку повесили.
Но недостаточно быстро. Я дико смотрел на трубку, зажатую у меня в кулаке.
– Генри! – заорал я.
Генри, устремив глаза в никуда, выглянул из такси.
Забираясь в машину, я упал.
– Генри, ты и дальше со мной?
– А как же я без тебя? – ответил Генри. – Скажи водителю, куда нам.
Я сказал. Мы двинулись.
Такси остановилось. Стекла в нем были опущены. Генри высунулся наружу, и его голова с обращенным вперед лицом напоминала изваяние, украшающее нос какого-то темного корабля. Он принюхивался.
– Не был здесь с детства. Пахнет океаном. А чем еще? Гнилью вроде. А-а, это пирс. Ты тут живешь, писака?
– Ты хотел спросить: «Тут ли живет Знаменитый Американский Писатель?» Тут.
– Надеюсь, твои романы пахнут лучше?
– Надеюсь, если доживу и они будут написаны. Генри, мы можем себе позволить, чтобы такси нас подождало?
Генри лизнул большой палец, отсчитал три бумажки по двадцать долларов и протянул водителю.
– С этим тебе будет не так страшно ждать нас, сынок?
– За такие деньги, – сказал водитель, пряча доллары, – можете не беспокоиться до утра.
– Ну, к тому времени дело будет сделано, – отозвался Генри. – Детеныш, ты соображаешь, что делаешь?
Я не успел ответить, как под пирс подкатила большая волна.
– Грохочет, будто нью-йоркская подземка, – сказал Генри. – Смотри, чтобы тебя не задавило.
Мы вышли из такси и оставили его дожидаться нас у входа на пирс. Я попытался вести Генри.
– Не надо, – воспротивился он. – Только говори, где веревки натянуты или проволока или камни валяются. А то у меня локоть очень чувствительный. Не люблю, когда меня водят под руку.
Я отпустил его, и он зашагал, гордо подняв голову.
– Подожди меня здесь, – сказал я. – Отступи немного назад. Ага, хорошо. Так тебя не видно. Когда пойду обратно, я скажу только одно слово – «Генри», а ты в ответ скажешь мне, чем пахнет. Ясно? И сразу повернешься и пойдешь к машине.
– Ясно. Я отсюда счетчик слышу.
– Скажешь шоферу, чтобы ехал в полицейское управление. Спроси Элмо Крамли. Если его нет, пусть позвонят ему домой. Он должен вместе с тобой приехать сюда. Чем скорей, тем лучше, раз уж мы раскрутили все это. Если только и вправду раскрутили. Может, твой нос нам больше не понадобится.
– Надеюсь, понадобится. Я и трость прихватил, чтобы всыпать этому мерзавцу. Дашь мне припечатать ему разок?
Я поколебался.
– Разок – пожалуйста, – сказал я наконец. – Ну как, Генри, ты в порядке?
– Братец Лис умеет лежать тихонько.
Я пошел дальше, чувствуя себя Братцем Кроликом[154].
Пирс ночью выглядел кладбищем слонов – огромные черные кости, прикрытые, как крышкой, туманом, а волны, накатывая на кости, то хоронили их, то обнажали, то хоронили, то снова обнажали.
Я пробирался вдоль магазинчиков и крошечных, как обувные коробки, домишек со сдающимися квартирами, мимо закрытого покерного клуба, примечая по дороге разбросанные тут и там похожие на гробы телефонные будки. Света в них не было, они стояли и ждали – если не завтра, то на будущей неделе их снесут.
Я шел по планкам, и у меня под ногами вздыхали, скрипели и терлись друг о друга мокрые и сухие доски. Весь пирс потрескивал и покачивался, как тонущий корабль, стонал, когда я проходил мимо красных флажков и надписей «Опасно», а когда перешагнул через натянутую цепь, оказалось, что дальше идти некуда. Остановившись на краю пирса, я обернулся и поглядел на заколоченные наглухо двери домов и на скатанные брезентовые палатки.
