Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера - страница 200

Девушка с «огненной душой» — это Марианна (собственно, Мария-Анна), дочь майнцского революционера Адама Люкса, который вместе с Георгом Форстером отправился в Париж, чтобы предложить присоединение первой немецкой республики к французской, выпустил там в связи с казнью Шарлотты Корде листовки против террора якобинцев и в октябре 1793 года сам взошел на эшафот. Жан-Поль в статье о Корде вместе с нею славил «благородного майнчанина», «великолепного мужа» с «душою римлянина». «Он умер столь же чистым, сколь великим… Да не забудет его ни один немец!» Вероятно, почести, оказанные ее отцу, и вызвали в Марианне истерическую любовь на расстоянии.

Жан-Поль оставил без ответа четыре ее письма, показывал их Отто и Эмануэлю, называл «восхитительными», говорил, что Эмануэль насладится ими, и, наконец, напуганный бурностью ее чувств, ответил: успокаивая, умиротворяя, взывая к ее благоразумию и пониманию. Это отеческое письмо он заканчивал предложением заменить ей отца. Не преминул он также передать привет от своей жены.

Но прежде чем это письмо дошло до нее, она прислала новое письмо, полное отчаяния: поскольку он и знать ее не хочет, она попыталась лишить себя жизни, но помешала сестра. Потрясенный Жан-Поль решил отныне отвечать на каждое ее письмо. Он попробовал навязать ей роль дочери, привлечь ее в свою семью, лишить иллюзий на его счет: «Вы слишком хорошего мнения обо мне как человеке; писатель не может быть столь же нравственным, как его произведения, равно как проповедник не может быть столь же набожным, как его проповеди».

Но он старался напрасно. Из всего этого она вычитала лишь, что он ее любит, что тоскует по ней. «Марианна полубезумна», — написал он Отто. «Если бы я совсем не писал, а предоставил ей умереть, я был бы прав. Но я пишу ей, пишу и ее матери, если та не вылечит ее, то пусть хотя бы охраняет», — написал он Эмануэлю. Он снова воззвал к благоразумию Марианны, и она кается, обещает снова стать хорошей дочерью. Но теперь она пугает его уже муками своей совести.

Так продолжалось целый год. Мать Марианны скончалась. Сестра ее обручилась. И тут от нее пришло прощальное письмо: она спешит «уйти наконец от мира, которому я до такой невероятной степени не нужна», и известие: она бросилась в Рейн, ее, правда, извлекли живой, но на следующий день она умерла, в двадцать семь лет, как раз в том возрасте, в каком погиб ее отец. Свои небольшие сбережения она послала в подарок детям Жан-Поля.

«Вот все и кончено, она умерла более возвышенно, чем другие жили… Утешительно сознание, что ты совершенно невиновен — ни в поступках, ни в намерениях, — но боль все же остается».

Письмо Марианны с сообщением о первой попытке самоубийства дошло до Жан-Поля как раз тогда, когда он работал над статьей о героической смерти, появившейся в свет лишь после окончания боев на немецкой земле и свержения Наполеона. Ее смерть в Рейне по времени почти совпадает с отречением императора от престола. Теперь над Парижем вместо трехцветного знамени революции снова развевается флаг с бурбоновскими лилиями. В Вене собираются дипломаты, чтобы осудить новые государственные границы Европы. Войны, называемые в Германии освободительными, завершаются победой, но не освобождением. Уже Венский конгресс показал, кто победил: реакция. Усиленно восстанавливаются дореволюционные порядки. Однако не везде это проходит так легко, как, например, в Гессене, где вернувшийся курфюрст желает восстановить все в таком виде, в каком оставил в 1806 году, и даже снова вводит обязательное ношение парика с косой. Во времена либеральной конституции в Вестфальском королевстве жили куда свободнее, чем после освобождения. И задним числом начинают расцветать легенды о Наполеоне — у Гейне, Гебеля, Годи.

Но в годы революции и войны народы осознали свою силу. Даже Бурбонам не под силу вернуть Францию в дореволюционное состояние, а Наполеон, вернувшись на сто дней, признает конституцию, ограничивающую его единовластие. Южногерманские государства получают конституции, прусский король обещает (и, разумеется, обещание не сдерживает) ввести конституцию, и в принятых на Венском конгрессе документах Германского союза речь тоже идет о народном представительстве и свободе печати.