Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера - страница 202

То, о чем Фоллены говорят в стихах, Занд осуществляет на деле — выбрав, правда, неподходящий объект. Проткнув горло Коцебу кинжалом, он упал на колени, возблагодарил бога и направил кинжал в собственное сердце, но промахнулся. Обвинительный акт, положенный им рядом с трупом, завершается цитатой из Фолленов: «Ты можешь стать Христом!» — то есть он, убийца, может стать Христом благодаря убийству.

В прощальном письме Занд говорит, что умирает спокойно, счастливый тем, что помог отечеству. В тюрьме он позирует художнику — в черной одежде, кроваво-красном жилете, с рукой под сюртуком, словно сейчас выхватит кинжал. На его казнь собираются толпы людей. Потом его волосы, щепки от эшафота будут продаваться как реликвии. Из бревен эшафота палач построит себе среди виноградников под Гейдельбергом домик, в котором члены студенческой корпорации еще многие годы будут устраивать тайные сходки. Арндт называет деяние Занда великим; Гёррес порицает поступок, но чтит его мотивы.

Жан-Поль резко отмежевывается от «фанатического юноши… которого мрачный огонь юности подстрекнул на этот шаг», лишь тем напоминающий убийство Цезаря Брутом, что «в обоих случаях именно свобода, за которую жертвовали жизнью, и была принесена в жертву». Он вынужден занять такую позицию, ибо его хотят сделать вдохновителем преступления. На его статью «О Шарлотте Корде», прославляющую убийство тиранов, Занд ссылался как на свое этическое оправдание.

Берлинский профессор теологии де Ветте, годом раньше познакомившийся во время поездки в Вунзидель (когда навестил и Жан-Поля в Байройте) с матерью Занда, написал ей утешительное письмо, где также ссылался на статью знаменитого вунзидельца Жан-Поля. Поскольку письмо было опубликовано (после чего де Ветте отстранили от должности), Жан-Поль должен отозваться на него. В новом издании «Корде» он подтверждает свою жирондистскую позицию, но подчеркивает ее отличие от поступка Занда. Марата казнили за действия, Коцебу же убили за воззрения. Не кинжал, а перо должен был пустить в ход «горячий юноша».

Жан-Поля пугает, что «подобное ослепление мозга и сердца» превращают в героический миф, — пугает особенно еще и потому, что сын Макс, ставший между тем студентом, сперва в Мюнхене, затем в Гейдельберге, следуя духу времени, обнаружил склонность сменить внушенный отцом разумный протестантизм на мистицизм, от которого отец не устает его предостерегать. Макс разделяет поклонение Занду, и Жан-Поль указывает ему, что «безнравственный и неразумный поступок» Занда играет на руку княжескому режиму, еще раз уточняя свое мнение: «Согласно его (Занда) принципу, каждый католик вправе убивать Лютеров, Вольтеров и любого выдающегося протестантского министра. Умереть за идею легче, чем жить за нее… Религиозный фанатизм нелеп и в чем-то схож со щепками от креста, освящаемыми как реликвии. С таким же успехом можно было бы послать мангеймцам песок [32], по которому Занд ступал. Почему бы не превратить в реликвию луну, раз он так часто глядел на нее?»

Это лишь одно из многих увещеваний, которые главным образом и составляют содержание писем к сыну. Они прерываются только сообщениями о собственных болезнях, заверениями в любви и озабоченными вопросами о самочувствии сына. С тех пор как Макс уехал из дому, Жан-Поль беспокоится о нем, и не без основания. Он постоянно призывает его больше жить, чем читать, и главное — не предаваться «фантастической теологической меланхолии», в которую тот впал под влиянием Баадера и других «сверххристианских» философов. Он предостерегает сына также и от общения с однокурсником Фейербахом, будущим философом, который переживал тогда пору увлечения религией. С ним Жан-Поль познакомился в 1819 году, во время беззаботного пребывания в Лёбихау, в замке герцогини Доротеи фон Курланд, и получил, вероятно, представление об упрямом мистицизме молодого поколения.

«Меня радует твое набожное и воодушевленное богом сердце», но модный мистицизм «лишил тебя непосредственного восприятия мира, и ты становишься ограниченным ортодоксом, а это угрожает погасить пламя науки и убить надежды, возлагаемые мною на тебя». Он не позволяет Максу сменить занятия филологией на теологию. «Теологическую пищу, которую требует твоя душа, она получит попутно и на филологическом поприще, без специального изучения. Подлинное и истинное учение о боге ты найдешь не в ортодоксии, а в астрономии, естествознании, поэзии, у Платона, Лейбница, Антонина, Гердера, собственно говоря — во всех науках вместе».